Битва за Лукоморье. Книга 3

Добрыня и Казимирович быстро переглянулись. На незаданный вопрос Никитича Василий ответил кивком – мол, Серко тоже ничего опасного не чует – и слегка натянул повод. Оба великоградца поняли друг друга без слов – как всегда бывало, когда дивокони одновременно докладывали им об одном и том же.

Склоны распадка, куда сворачивала зажатая меж двух горбатых пригорков дорога, густо щетинились деревьями да кустами. Тут, в Иномирье, вообще всё перло из земли радостно и буйно. Тянулось к каменному небу наперегонки, жадно спеша-торопясь жить, пробивать стрелами побегов бурый, маслянистый лесной перегной, выбрасывать лист и пышно цвести. К обочинам бирюзово-алые заросли подступали почти вплотную.

Воевода и его спутники наткнулись на этот изрытый колдобинами проселок в холмах еще поутру, вскорости после того, как снялись с привала и выбрались из леса на опушку. Заночевать в чащобе у ручья, хочешь не хочешь, пришлось – отдых, пусть и короткий, потрепанному отряду был нужен. Остаток щедрой на жуткие передряги ночи прошел спокойно, но Добрыню грызла тревога, как бы Николай, теперь уже точно хватившийся великоградских послов и невестки, не поспел в Кремнев первым. Тогда освободить Прова без большой драки вряд ли получится.

А надо сделать всё, чтобы получилось.

– Что такое, Добрыня Никитич? – вырвалось у Мадины, поравнявшей Гнедка с конем воеводы.

Туго заплетенные косы царица вновь уложила венцом вокруг головы и убрала под войлочный мужской колпак. Изгвазданный кафтан, как смогла, привела в порядок, и лишь темные полукружья под глазами да синяк на щеке выдавали сейчас, через что пришлось пройти алырке в подвале яги-отступницы.

Эх, правду говорят, что в дороге да в бою верней всего проверяется, каков на самом деле человек и какая ему в черный час красная цена… Мадина держалась молодцом, так что Пров за такую отважную жену должен благодарить судьбу. Да и Премилу царица заподозрила в притворстве раньше всех – жаль, к ней не прислушались…

– Услышали лошади кого-то, – пояснил воевода сразу и алырке, и сидевшему за его спиной Терёшке. – Видно, обжитые места начались – дорога-то на заброшенную не похожа.

– Ну, хоть узнаем наконец, правильно ли едем, – буркнул Василий, сдвигая на затылок шапку – шар солнца-луны припекал всё жарче. – А то смеху будет, коли окажется, что Кремнев совсем в другой стороне.

Лицо у него, мрачного, как зимнее ненастье, было желтым и помятым. Животом несчастный побратим промаялся до самого утра. Терёшке-то к рассвету полегчало, хотя бледностью парень всё еще мог поспорить с простыней, а вот Васе, тяжело ссутулившемуся в седле, ведьмины разносолы до сих пор аукались. Вояка из него покамест аховый. Казимирович в этом ни за что не признается, да только правда жизни такова – когда живот крутит, не до подвигов.

Едва въехав в перелесок, всадники услыхали донесшуюся сквозь кусты песню. Выводили ее весело и слаженно сразу несколько женских голосов. Сперва слов было не разобрать, но вскоре голоса приблизились – озорные и звонкие:

Алу ленту вдену в косу,Ой ты, ладо, ладо.Едет мил дружок с покосу,Ой ты, ладо, ладо.У милого конь соловый,Ой ты, ладо, ладо,

Сам он – статный, чернобровый,Ой ты, ладо, ладо.Гляньте, матушка да батюшка:По душе ли будет зятюшка?..

Певуний оказалось пять. В руках у всех – кузовки, за плечами – плетеные короба-пестери. Увидев выезжающих из-за деревьев конников, они разом подались к обочине, заросшей чем-то похожим на тонкоствольный синелистый рябинник. Три девушки в ярких платочках, худенькая девчонка-подлеток и смуглая от загара молодушка в клетчатой поневе, верховодившая этой пестрой стайкой.

Песня оборвалась, а пять пар бойких, широко распахнувшихся глаз дружно уставились на Добрыню и его товарищей. С удивлением и жадным любопытством, однако без всякого страха. Держались певуньи так, словно сталкиваться с воинами-великанами верхом на дивоконях им не в новинку – пускай и не часто такие встречи судьба посылает.

– Ой, Стёшка, никак богатыри! – громко ахнула черноглазая пышка в красном платке, подтолкнув локтем подружку. – Целых двое!

Вот, значит, почему и в Николае с Провом никто не заподозрил чужаков, и отступница бросила Терёшке: «Для местных вы за своих, может, и сойдете…» Мир этот к богатырям неласков, но среди его уроженцев люди с богатырской кровью в жилах явно попадаются.

А миг спустя стало ясно русичам, что не просто попадаются, но и в дружине у Николая служат.

– Здравы будьте, витязи, – низко поклонилась Никитичу и Василию смуглянка. – Девки, чего столбами встали, вежество забыли? Уж простите, бояре! Дурехам этим богатырей из государева войска редко видеть доводится.

– И вы будьте здравы, красавицы, – отозвался Добрыня, подъезжая вплотную к разноцветной стайке. То, что путников посчитали за дружинников Николая, было удачей – не придется юлить да объясняться. – Откуда ж вы такие?