Битва за Рим

Секст Луцилий отправился восвояси и больше не пытался увидеть Суллу. Более того, он хорошо понял Сцеволу: никто в положении Суллы не пожелал бы взять на себя ответственность за казнь Гая Мария. Но оставался факт: Гай Марий, осужденный центуриями за государственную измену, гуляет, где хочет, хотя его свободно можно было выследить и убить. Преступник остался безнаказанным! Спас свою шкуру! Если он не сунется в Рим или в другой крупный римский город, то сможет делать все, что пожелает. Он-то ведь твердо уверен, что никто не покусится на целый институт!

«Что ж, Гай Марий, – рассуждал Секст Луцилий, – ты не учел, что существую я! Я, который будет счастлив войти в историю как человек, положивший конец твоей гнусной карьере».

С этой мыслью Секст Луцилий нанял полсотни бывших конников, нуждавшихся в деньгах, – несложная задача в тяжелые времена, когда денег всем не хватало. Те получили от него задание отыскать Гая Мария. Отыскать и прикончить на месте за государственную измену.

Тем временем народное собрание приступило к выборам плебейских трибунов. Секст Луцилий выдвинул свою кандидатуру и набрал нужное число голосов, ибо плебс всегда желал иметь одного-двух крайне консервативных трибунов; от тех исправно разлетались жаркие искры.

Вдохновленный избранием, пускай полученный пост и не давал ему полномочий, Секст Луцилий вызвал главаря своей шайки на разговор.

– Я один из немногих в этом городе, кто не стеснен в средствах, – начал он, – поэтому не прочь заплатить еще тысячу денариев, если вы принесете мне голову Гая Мария. Только голову!

Главарь – а он за тысячу денариев с радостью обезглавил бы всю свою семью – с готовностью согласился.

– Я уж расстараюсь, Секст Луцилий, – пообещал он. – Я знаю, что старик не подастся на север от Тибра, поэтому начну поиски на юге.

Через шестнадцать дней после отплытия из Остии корабль Публия Мурция прекратил неравный бой со стихией и вошел в порт Цирцея, что всего в пятидесяти милях южнее Остии. Моряки выбились из сил, на корабле почти не осталось пресной воды.

– Прости, Гай Марий, иначе нельзя, – сказал Публий Мурций. – Нам не сладить с юго-западным ветром.

Возражать не было смысла; Гай Марий кивнул:

– Нельзя так нельзя. Я останусь на борту.

Этот ответ сильно удивил Публия Мурция и заставил его почесать в затылке. Но, сойдя на берег, он все понял. В Цирцее все только и обсуждали, что события в Риме и осуждение Гая Мария за государственную измену; вне Рима имена Сульпиция и других были почти неизвестны, зато слава Гая Мария разнеслась повсюду. Капитан поспешил обратно на свой корабль.

Разрываясь между отчаянием и решимостью, Мурций предстал перед своим пассажиром.

– Не обессудь, Гай Марий, я человек уважаемый, судовладелец, мне надо крутиться. Никогда в жизни я не перевозил незаконных грузов и не хочу начинать сейчас. Я вношу все портовые платежи и акцизные сборы, никто в Остии и в Путеолах этого не опровергнет. Я знаю, что ужасный ветер, необычный для этого времени года, – это знак богов. Забирай свои вещи, я посажу тебя в ялик. Придется тебе подыскать другой корабль. Я никому не проговорился, что ты у меня на борту, но рано или поздно мои моряки проболтаются. Если ты продолжишь путь и не станешь нанимать другой корабль прямо здесь, то спасешься. Попытай счастья в Таррачине или в Кайете.

– Я благодарен тебе за то, что ты не выдал меня, Публий Мурций, – сердечно молвил Марий. – Сколько я тебе должен за то, что ты доставил меня сюда?

Но дополнительное вознаграждение Мурций отверг.

– Довольно того, что ты заплатил мне в Остии, – сказал он. – А теперь прошу: уходи!

С помощью Мурция и двух оставшихся на борту рабов Марий кое-как перелез с корабля в ялик. Сидя в нем, он выглядел разбитым старцем. При нем не было ни раба, ни помощника, и Публий Мурций подметил, что за истекшие шестнадцать дней его хромота усугубилась. При всей своей недалекости и склонности к сетованьям, капитан не посмел высадить Мария в месте, где ему грозила бы опасность быть схваченным, и отбуксировал ялик к берегу южнее Цирцеи, где прождал несколько часов, пока один из двух его рабов не вернулся с лошадью и с корзиной провизии.

– Я искренне сожалею, – скорбно проговорил Публий Мурций, с большим трудом, вместе с напрягшими все силы рабами, усадив Мария в седло. – Хотел бы я помогать тебе и дальше, Гай Марий, но не осмеливаюсь. – Помявшись, он выпалил: – Видишь ли, тебя признали государственным преступником. Если тебя схватят, то убьют.

Вид у Мария был потрясенный.

– Меня зачислили в изменники?

– Тебя и твоих друзей судили центурии. Они вынесли приговор.

– Центурии? – Марий качал головой, не веря своим ушам.

– Ты лучше поезжай, – сказал ему Мурций. – Желаю удачи!

– Тебе самому теперь, когда ты избавился от причины твоих невзгод, должно повезти больше.

С этими словами Марий ударил лошадь пятками по бокам и потрусил в рощу.