Никто не услышал. В расположении царила полная неразбериха: те немногие, кто был в состоянии что-то делать, тушили казармы и помогали раненым. Кругом лежали тела тяжелораненых и убитых, отовсюду кричали: от боли или о помощи; недалеко от пушки, спиной к Винтерсбладу, стоял контуженый зенитчик с беспомощно опущенными руками и не понимал, где он и что творится вокруг. Блад позвал его, но зенитчик не услышал. Бежать и приводить его в чувства времени не было, да и сил осталось не так много. Придётся разбираться с Мэннингом в одиночку.
Тот удивился, завидев вернувшегося лейтенанта.
— Я бы тебя бросил, — прогундосил в рубашку, через которую дышал, капитан.
— Не хочу быть таким же дерьмом, как ты, Мэннинг, — Винтерсблад подобрал какую-то деревяшку, подпихнул её под осколок плиты, чтобы приподнять его и освободить ноги Мэннинга, поднажал.
Что-то затрещало.
— Быстрей, быстрей! — поторапливал капитан. — Сейчас крыша рухнет!
Блад навалился на палку всем своим весом, и плита приподнялась. Мэннинг завопил от боли, вновь почувствовав ноги; деревяшка переломилась, и кусок плиты сорвался, опять придавив капитана.
Такими словами на Винтерсблада не орал даже отец. Мэннинг захлёбывался проклятиями, болью и паникой, пока лейтенант искал замену сломанному рычагу. Сверху снова послышался треск, посыпалась мелкая каменная крошка.
— Заткнись, или я тебя и впрямь брошу! — рявкнул Блад на визжащего капитана.
Подходящей палки он так и не нашёл. Он начал задыхаться, перед глазами всё размылось и поплыло. Времени почти не осталось. Лейтенант упёрся плечом в плиту, что лежала на Мэннинге, и изо всех сил толкнул её. Раз, другой, третий… Неровный край камня разодрал кожу на голом плече, с каждым толчком впиваясь всё глубже; по руке потекли горячие струйки крови. Но плита поддалась, съехала в сторону от очередного толчка, а следом за ней рухнул потерявший равновесие Блад. Капитан, не переставая орать, откатился прочь. Одна его ступня была раздроблена так сильно, что ботинок не удержался на её остатках, и капитан, оставляя за собой дорожку из размазанной крови, с удивительной прытью пополз к выходу.
У Винтерсблада не осталось ни сил, ни воздуха. Он попытался подняться, но не смог.
— Мэннинг! — просипел он вслед удаляющемуся размытому пятну.
И тут сверху на голову Бладу грохнулась потолочная балка.
***
Он проснулся, но открыть глаза не смог: веки отяжелели и будто бы слиплись. От этой попытки в голове неприятно запульсировало, и он решил ещё чуть-чуть полежать в покое. Он проснулся, но не помнил, как, где и когда уснул. Он не помнил, чтобы вообще засыпал. Он даже не помнил, кто он! Страх накрыл тело холодным одеялом, в голове вновь застучало что-то раскалённое.
— Где я? — хотел спросить он, но получился лишь невнятный стон: губы запеклись и склеились так, что пришлось приложить усилие, чтобы раскрыть рот.
Горло саднило, очень хотелось пить.
Чья-то тень склонилась над ним, и он ощутил на своём запястье прохладные тонкие пальчики. Приоткрыл глаза. Тень колыхнулась, постепенно обретая чёткость, превращаясь в белокурую девушку с сестринской наколкой в волосах. И тут он вспомнил.
— Джосси? — шёпотом выдохнул Винтерсблад.
— Вивьен, — нежно поправила его девушка, поднося к губам мужчины стакан с водой, — как вы себя чувствуете, лейтенант?
— Лейтенант?!
— Вы не помните? — девушка расстроенно подняла брови. — Вы Шентэл Винтерсблад, лейтенант воздушной пехоты ОНАР. Ваше расположение четыре дня назад разбомбили имперцы. Вы, в целом, в порядке. Только дымом надышались и по голове крепко получили.
Винтерсбладу потребовалось несколько минут, чтобы хоть немного упорядочить поднявшийся в голове, словно песчаная взвесь на мелководье, рой обрывочных воспоминаний.
— Мэннинг! — прошептал он, выстроив, наконец, цепь событий по хронологии.
— Капитан Мэннинг лежал здесь же, — оживлённо закивала медсестричка, — но его перевели в столичный госпиталь почти сразу. Остался без правой ступни, бедняжка! Но, говорят, получил повышение куда-то в штаб, потому его сразу в Клеук и увезли, — девушка улыбнулась: было видно, как она рада первой сообщить кому-то горячие сплетни. — А он герой, капитан Мэннинг! Он ваш друг?
— Угу, — просипел Винтерсблад, — самый лучший. Бросил меня умирать…