Блэк Виллидж

В трубке раздался щелчок и за ним сигнал, что линия занята, потом еще щелчок и тишина.

– Ошиблись номером, – сказал Гаваджиев. – Всё, разъединились.

– Ну что, продолжаю? – спросил Забабурин.

Гаваджиев кивнул головой и вновь уселся. Забабурин еще десяток минут тянул свой монолог, потом смолк. На мгновение они безвольно замерли друг напротив друга. Это была финальная сцена, немая сцена, за которую ратовал постановщик, автор и актер второго плана, но в этот вечер она, кажется, не получила завершения.

Когда блок питания стал проявлять признаки слабости, в дверь склада толкнулось два персонажа. В густой тени было не разобрать, о ком идет речь, но, когда они приблизились к освещенному кругу, Гаваджиев увидел, что они выглядели как огромные грифы-урубу, черные, закутанные в плащи Организации.

– Пернатые, – сказал Гаваджиев Забабурину.

– Мне плевать, – выдохнул Забабурин.

Грифы вытащили одну скамью на свет, уселись на нее в метре от артистов и приготовились наблюдать представление. Они расстегнули плащи, под которыми теперь угадывались их жилеты из темно-коричневого вельвета, их темно-серые брюки. Было слышно, как они отдуваются, словно только что выполнили сложное задание. Гаваджиев и Забабурин обменялись ничего не выражающими взглядами и вновь замкнулись в своем одиночестве и тоске.

Ничего не происходило. Артисты сидели лицом к лицу на железных стульях и оставались погружены в немую неподвижность. Урубу расположились на скамье поудобнее и шумно дышали.

– Можете продолжать, – сказал в конце концов один из пернатых.

– Представление уже состоялось, – сказал в конце концов Гаваджиев. – Приходите завтра.

Оба пернатых зашевелились. Один из них покопался в недрах плаща и вытащил оттуда что-то вроде брошюры в плачевном состоянии или, скорее, кипу разрозненных страниц, некоторые рукописные, другие напечатаны на машинке, к которым прилагались кое-как пришпиленные фотографии, вырезанные из журналов.

– Motus, morituri

, трагедия в одном действии, – прочел он, покопавшись – или сделав вид, что копается, – в документе. – Мы посланы Организацией, чтобы это послушать.

Забабурин пожал плечами.

– Это в основном молчание, – объяснил он. – Остаемся друг перед другом и молчим.

– Мы за этим и пришли, – вмешался второй урубу.

– За чем? – спросил Гаваджиев.

– За молчанием, – сказал второй.

– Давайте же, – приказал первый не допускающим возражений тоном.

Забабурин сделал вид, что сосредотачивается, затем

14. Марта Богумил 1

Занавеска провоняла пригорелым жиром и выпотом кроющего телку быка, и, когда Марта Богумил приподняла ее, чтобы войти в магазин, ей пришлось подавить тошноту. Ей особенно не хотелось, чтобы ткань касалась волос и лица. Проходя, она задержала дыхание, и, когда обозначила паузу, чтобы не слишком насильственно вторгаться в принимающий ее мир, что могло вызвать подозрение в агрессивности ее намерений, тяжелая штора упала ей на левое плечо, огладив щеку и виски. Она состроила гримасу и именно в таком виде возникла перед клиентами мясной лавки: перекошенное лицо, безумные, наполовину прикрытые от приступа тоски и отвращения глаза, судорожно напряженное тело.

Потом она повалилась на пол, усыпанный смоченными ледяной водой опилками. Поскольку в качестве одежды на ней был только церемониальный шаманский шарф, она почувствовала, как опилки налипают на кожу, пристают к грудям, к животу, к коленям. Должно быть, она на несколько секунд потеряла сознание, а когда закопошилась, чтобы снова подняться на ноги, мясник уже накинул на нее черный резиновый квадрат. После чего оставил в покое, чтобы возобновить прерванную торговлю. Первой в очереди была дородная матрона, одетая, как и прочие клиентки, в длинное войлочное пальто. Она колебалась, что именно выбрать.

– А это? – показала она рукой в серой шерстяной перчатке.

– Сплошные мышцы, отборный кусок, – объяснил покупательнице мясник.

– А это?

– Содранная кожа. Совсем свежая, спускали шкуру сегодня утром.

– Животное по меньшей мере страдало?

– Девять шансов из десяти, что да.

– Хорошо. Тогда заверните мне в два пакета.

– Сейчас все упакую.

В проеме двери, которая вела в подсобное помещение, Марта Богумил снова приняла вертикальное положение и стряхнула мерзкий сор, налипший на грудь и ляжки. Она придерживала на плечах резиновый коврик, которым ее прикрыл мясник. Она старалась сделать хорошую мину или, по крайней мере, не выказать признаков бесстыдства. Отряхиваясь одной рукой, другой она все время прилаживала на место свое импровизированное полупончо, фактура и вес которого вызывали у нее не меньше отвращения, чем пропитавший его трупный душок. Никто не наблюдал за ней в открытую, но она угадывала взгляды исподтишка в свою сторону. Позади живодера и его клиентуры через витрину виднелись высокие, однообразные фасады, вычерненные грязью, как в шахтерском городке. По небу, низкому и очень тяжелому, плыли барашки облаков. Она прибыла по назначению, но не обязательно в нужный район или даже в нужный город. Она знала, что все зависит от того, как проходило ее путешествие.