Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Хотя не все было спокойно на личном фронте – король уже не раз пытался бунтовать. Пытались иногда бунтовать и прекрасные дамы Франции, не довольные тем, что они лишены ласк обожаемого венценосца и не желающие получать эти ласки при посредничестве маркизы. Эти самочинные, кустарные попытки не могли нравиться де Помпадур и получали резкий с ее стороны отпор. Так, в 1750 году, в ответ на одну подобную партизанскую вылазку, она пишет следующее письмо, адресованное некой госпоже де Пуллиннер: «Я никак не думала, сударыня, чтобы мы когда-нибудь имели о чем говорить друг с другом. Вы мне написали жестокое письмо, а я Вам сделаю умеренный ответ. Я знаю, что Вы с некоторого времени в числе пригожих женщин, имеющих намерение обладать королевским сердцем: Вы за ним везде следуете; он Вас всегда где-нибудь находит в засаде к его пленению, что нас приводит в смех, в чем прошу у Вас извинения, сударыня. Надлежало бы паче сожалеть о легкомыслии, нежели оному насмехаться; но Вы сами поступаете далеко, понося меня в письме, не имеющим ни смыслу, ниже справедливости, как будто бы Вашему честолюбию я была единым препятствием. Я не имею счастья, сударыня, знать все Ваши достоинства, и хотя Вы употребляли все меры к показанию оных христианнейшему королю, но он их не более меня знает.

Вы сожительница (т. е. жена. – Примеч. авт.) богатого и почтенного человека; старайтесь ему одному понравиться (каков совет от официальной фаворитки, держащей мужа в загоне!

 – Примеч. авт.): но если Вы тщитесь склонить к себе в любовь государя, то скромно исполняйте сие намерение, не сердясь на меня, которая не имеет чести Вас знать, ниже Вас почитать. Теперь в первый и последний раз я к Вам пишу. Одно сожаление внушило мне написать сие письмо, и если женская слабость неизлечимая болезнь, то желаю, чтобы оно возъимело счастливый успех».

Она не стала писать этой наивной дурочке, что той надлежало не бунтовать против маркизы, а прийти к ней с поклоном, засвидетельствовать свою лояльность и покорность, и тогда бы сама Помпадур попротежировала неугомонной и честолюбивой красотке. Ибо поняв, что собственными прелестями короля не удержать, маркиза решила подкрепить их чужими и постепенно начала приучать короля к такому положению дел, при котором своих новых любовниц, по сути – наложниц, не более – он стал получать из рук своей официальной фаворитки. Она начинает представлять ко двору молодых красавиц – весьма тщательно ей отобранных по принципу покорности ее воле, – из которых королю было предоставлено право выбирать себе очередных подружек. Отсюда родится его знаменитый «Олений Парк» – нечто вроде придворного гарема, где короля всегда с нетерпением ждали покорные и трепещущие гурии, которым не терпелось подвергнуться монаршьему насилию. И, соответственно, получить за это вознаграждение (этот гарем обойдется Людовику и казне в несколько сот миллионов ливров).

Впрочем, справедливости ради, одна маркиза не намного дешевле обошлась Франции – ее расходы к концу жизни составляли десятки миллионов. Ее косметика обошлась в 3,5 млн, драгоценности и лошади – по 3 млн, около 1,5 млн – наряды и почти столько же прислуга.

Ее увлечение театром обошлось налогоплательщикам в 4 млн ливров. Зато при ней артисты могли открыто обращаться к ней со всеми своими болячками и просьбами, и почти немедленно следовало заступничество монарха и самые щедрые пансионы.

Это же увлечение позволило ей стать почти профессионалом в этом виде искусства, что видно из письма 1748 года: «…сия комедия не есть комедия, потому что вместо смеха заставляет проливать слезы. Таковой же род комедии хотя смешон и удален вероподобно; однако входит в моду, поскольку гораздо легче изъяснять надутым словом сильные чувствования, нежели шутить вежливо: комический дух исчез вместе с Мольером.

Загородный дом маркизы де Помпадур в Менаре. Современный вид

Другой порок нашего театра есть тот, что в нем всегда представляют вельмож, как будто бы все люди были маркизами или князьями. Сочинители думают у нас, что получат свою славу, если представят мещан или купцов. Англичане поставляют на своих театрах даже сапожников, в чем я их одобряю: комедия есть изображение людей, а сапожник такой же человек, как и другие.

Третий недостаток состоит в том, что всегда берутся за смешное, а не за порочное, за которое надлежало бы прежде приняться. Смешной человек худого не делает, а в смех только приводит; но порочный обществу вреден, и для того подлежит народному осуждению…»