Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Бывшая же его жена получила от короля титул маркизы де Помпадур, звучный титул одной угасшей фамилии. Тем самым как бы подчеркивалось, что данная пассия – не выскочка, а прямая наследница и продолжательница дел и достоинств древнего рода.

Так началось царствование маркизы. Отныне, по сути дела, не король, а она будет управлять Францией на протяжении двух десятилетий.

Поначалу она взяла под свой контроль и покровительство изящные искусства, науку, литературу. Она созвала вокруг себя самых отличных артистов, которых любила и которым протежировала. Она, чувствуя характер короля, который не любил спокойных отдохновений будуара, но жаждал шумных развлечений и наслаждений, развлекала его музыкой, искусствами, театром, в постановках которого сама любила принимать участие, веря (и не без причин) в свой сценический талант – каждый раз в новом обличье, каждый раз по-новому прекрасная и желанная.

Почти сразу же накладывает она свою изящную, но тяжелую ручку и на государственные дела. Поначалу под ее пристальное внимание попадают финансы и замещение высших должностей, затем – и все остальное, все вопросы внутренней и внешней политики, все мелочи государственной жизни и державного устройства.

Уже вскоре маркиза делается всемогущей. В апреле 1747 года она уже со спокойной уверенностью отписывает голландскому посланнику: «Не ко мне, но к министру, долженствовали бы Ваше Превосходительство приносить свои жалобы. Однако я Вас благодарю за Вашу ко мне доверенность и постараюсь оной соделаться достойной…

Вы ныне приносите свои жалобы, что храбрый Мориц вступил в Ваши земли и берет ваши города. Сей поступок кажется мне справедливым и нужным: вас убеждали быть беспристрастными; вы на то не согласились; следственно вас принудить должно, а нас в сем извините».

Эта же сила и государственная мудрость чувствуется и в письме к генерал-лейтенанту Шеверту от следующего, 1748 года: «Я исходатайствовала для Вас, государь мой, губернию, которой Вы желали, что произвело довольно роптания между Вашими соперниками; я о Вас получила великое мнение от того, что маршал де Сакс (т. е. принц Морис Саксонский. – Примеч. авт.) говорил мне о Вас, как о наилучшем начальнике во всем войске. Противополагали, что Вы только счастливый воин и человек незнаменитого рода. Сие соделывает Вас достойнейшим почтения: достоинство Ваше есть личное, а у других оно заемное (как у самой Маркизы. Рыбак рыбака… –

Примеч. авт.). Я всегда себе буду поставлять должностью служить Вам и тем, кои подобны Вам. Из сего увидят, что женщина, которую столько порицают отвращением и несправедливостью, умеет почитать достоинство и добродетель. Прежде отъезда Вашего приезжайте поблагодарить короля; я Вас также с удовольствием увижу, но с уговором, чтобы Вы меня не благодарили».

Маркиза де Помпадур. Художник Ф. Буше

В этом письме – помимо державности – проскальзывают, как мы только что сейчас отмечали, и обычные человеческие слабости. И хотя маркиза пытается завуалировать причины, перевернуть их с ног на голову и показаться в тоге эпического спокойствия, все же ясно, что она не в ладах с высшим светом. Естественно, не потому, что она – пассия короля, а потому, что монарх взял себе подругу не из знати, а так, откуда-то снизу и боку. Отсюда неприятие света маркизы и ее ответное чувство, которые обоюдно внешне сокрыты. О ней судачат втихоря, она высказывается или в частных письмах, или меланхолической скукой, которая разлита в ее взоре, когда она озирает придворную жизнь.

Свет отрывался от жизни, маркиза же, как реальный политик, не могла себе этого позволить, как и не могла (да и не хотела) не сделать определенный вывод о своем окружении и об окружении своего короля: «Я одна посреди ненавидящих меня вельмож, которых презираю. Что ж принадлежит до большей части дам, то их разговоры мне головную боль причиняют. Их тщеславие, величественный, но принужденный вид, их шалости и ухищрения делают их несносными: я им сего не сказываю; но тем не почитаю себя благополучнее.

Теперь-то я знаю, что короли так как и прочие люди слезам подвержены; что касается до меня, я часто проливаю слезы о приведшем меня сюда честолюбии и о тщеславии, которое меня здесь удерживает: пожалейте о моей слабости. Сказывают, будто король Мономотанский содержит при себе пятьсот шутов, которые для приведения в смех везде его препровождают. Людовик XV имеет пятьсот обезьян, которые ежедневно с утра до вечера безотступно при нем находятся; но редко случается, чтобы они его в смех приводили: он почти столь же скучает, как и я (почти, да не так: король скучал от пресыщения, маркиза – от безделия. – Примеч. авт.). Сколько я сожалею о сих земных Богах, которых столь благополучными считают! Единая дружба могла бы их больше утешить, нежели любовь: но короли друзей не имеют; да и не многие того достойны: они лишь изобилуют ласкателями».