Ближние соседи

Умирать она начала, по её собственным ощущениям, ещё на пути из Сианя в Пекин. Три месяца путешествия в паланкине по разорённой стране подействовали на неё столь шокирующе, что случился сердечный приступ. Она лицом к лицу столкнулась с результатами своего отступления и пришла в ужас. Разве для этого она совершила когда-то переворот и сорок лет потихоньку, понемногу, без крови и потрясений обтёсывала бесформенную глыбу Китая, стремясь создать из неё гармоничную скульптуру? И ещё она вдруг поняла, насколько близок конец её пути и сколь много надо успеть сделать.

Собрав в кулак всю свою волю, она пережила этот приступ, не привлекая внимания слуг и врачей, но для себя решила максимально ускорить свои действия.

Интервенты зачистили столицу от повстанцев и их сторонников, заставили вывезти из города огромные горы мусора и нечистот, и к возвращению императрицы Пекин если и не блистал чистотой, то всё же не походил на свалку. Цыси была благодарна интервентам за наведение порядка, а также за то, что они вывели свои войска, не разграбив дворцовые ценности.

Она поспешила наладить отношения с дипломатами всех государств, принимавших участие в разгроме ихэтуаней, для чего устроила приёмы с неофициальными обедами как для них самих, так и для их семей, чего никогда не было в Цинской империи. Она пошла на нарушение вековых традиций, потому что знала, какое влияние оказывает семья на европейского мужчину, а уж жён и детей дипломатов она сумела обаять.

Жена американского посла Сара Конгер после приёма записала в своём дневнике: «Она взяла мои руки в свои ладони, и было видно, что ее переполняли добрые чувства. Когда она справилась с наплывом чувств и смогла говорить, то сказала: “Я сожалею и скорблю по поводу пережитых вами бед. Мы допустили роковую ошибку, и впредь китайцы будут дружить с иностранцами. Ничего подобного никогда больше не случится. Иностранцы в Китае должны жить в мире, и мы надеемся на дружбу с ними в будущем”».

Она поспешила оправдаться перед подданными, выпустив Декрет о самопорицании (цзыцзэ чжичжао), в котором признавалась, что «ощущает себя пронзенной чувствами стыда и ярости по поводу допущенных ошибок». Главную вину за катастрофу империи она взяла на себя: «Какое я имею право упрекать других людей, когда не могу по достоинству упрекнуть себя?»

Цыси умела раскаиваться и проделывала это не один раз из определённых целей. Ещё находясь в Сиани, она выпустила указ, в котором призвала население учиться у Запада: «Вдовствующая императрица повелевает своему народу внедрять все передовое, что достигнуто в зарубежных странах, так как только таким путем мы сможем воплотить в жизнь чаяния подданных в Китае». Она была убеждена, что Китаю следует перенимать у западных стран все принципы, «обеспечившие богатство и мощь зарубежных государств». В одном из последующих указов Цыси выражалась ещё более решительно: «Осуществление этих перемен представляется делом жизни или смерти нашей страны, а наш народ получает шанс на улучшение своей жизни. Император и я настроены на осуществление перемен ради блага нашей династии и во имя благополучия нашего народа. Другого пути нам не дано».

Не случайно в указе была упомянута династия. При всей революционности своих идей Цыси стояла намертво в отношении сохранения традиций императорского двора и династических привилегий. Её целью было учреждение в Китае конституционной монархии – именно монархии с привлечением к общественной жизни всего населения, – и большинством указов после возвращения из Сианя она стремилась укрепить эту мысль в умах не только маньчжур, но и ханьцев, и монголов. Не случайно своим первым указом Цыси уравняла в правах китайцев и маньчжур, разрешила межнациональные браки. Вторым – запретила китайцам бинтовать ноги дочерей. Маленькие ножки считались красивыми, но это на всю жизнь делало девочек почти инвалидами. Маньчжуры ног не бинтовали: переняв очень много китайских обычаев, этот всё же считали варварским.

Цыси чувствовала, как ускоряется время, время её жизни. Находясь в Сиане, она прочитала переведённый на китайский язык роман французского писателя Оноре де Бальзака «Шагреневая кожа», и ей теперь казалось, что жизнь её не просто ускоряется, но и сокращается, как та самая кожа.

Что же будет с империей, мучительно думала она, на кого её оставить? На Гуансюя? Он, не задумываясь, отдаст государство в лапы любезной его сердцу Японии. На Цзайфэна, отца её внучатого племянника Пуи, которого Цыси прочила в императоры? Он годится лишь в качестве регента, правда регента надёжного, который не струсит перед давлением враждебных сил; он и сына может воспитать достойным императором.

3 ноября 1908 года империя отметила 73-летие своей повелительницы. Из-за рубежа пришло множество телеграмм, в которых главы государств и премьер-министры выражали своё восхищение императрицей. Цыси была довольна, её тщеславие было удовлетворено, однако через четыре дня почувствовала, что смерть стоит на пороге, и надо решать судьбу империи.