Ближние соседи

Первого встреченного Иван застрелил, но не успел передёрнуть затвор, застрявший в застывшем на морозе масле, второй вскинул винтовку, и горячий удар пули ниже левого плеча отбросил Ивана в сугроб. Однако теперь уже красный не успел уклониться от дедовой шашки: один стремительный удар клинка отклонил ствол винтовки в сторону, второй почти отрубил голову. Красногвардеец осел, перекрыв дорогу, и тем самым, можно сказать, обезоружил деда. Ружья у него не было, а шашка не доставала врагов, чем они тут же и воспользовались: два выстрела в упор отбросили Кузьму Потаповича назад и в сторону. Шестеро красных один за другим прорвались во двор усадьбы Саяпиных. Завязалась схватка, и первой в ней пала Арина Григорьевна.

– Ариша! – отчаянно вскрикнул Фёдор, увидев, как его любимая, его подруга и жена, с которой он с самого рождения бок о бок прожил все свои пятьдесят восемь лет, упала, пронзённая в грудь штыком.

Он рванулся к ней, расшвыривая винтовкой, как дубиной, направленные на него стволы и штыки окруживших солдат, но получил сильнейший удар в спину – штык вошёл под левую лопатку, конец его проткнул полушубок на груди, следом выстрелила фонтанчиком кровь.

Солдат выдернул штык и безумно-пьяным взглядом проследил, как медленно медленно подъесаул Амурского казачьего войска Фёдор Кузьмич Саяпин опустился на колени рядом с неподвижным телом Арины, упал на бок, лицом к лицу с ней – изо рта с последним выдохом выплеснулась кровь, как бы соединив его с женой – и замер.

– Айдате пошарим в избе, – сипло сказал один из красногвардейцев. – Наверняка разживёмся. Казачки€то, видать, не из бедных.

– А я там пошуршу, – мотнул головой другой в сторону соседнего дома. Он был из тех, кто уже присматривался к будущей поживе. – Кто со мной?

На призыв никто не откликнулся; остальных прельстил, видимо, явный достаток захваченной усадьбы: в конюшне три коня, в хлеву похрюкивали свиньи, в коровнике жевали сено пара коров и молодой бычок, в курятнике на насестах теснились не меньше десятка кур. Да и сам по себе дом своей основательностью и даже необычным вторым этажом внушал уверенность и, в какой-то степени, уважение, которое, однако, не было знакомо грабителям.

– Ну и чёрт с вами! – Предложивший «пошуршать» сплюнул и побрёл в соседний двор один.

А его сотоварищи, бросив своих погибших лежать как попало во дворе, занялись более приятными вещами, коими был набит, по их мнению, дом только что убитых, ни в чём не повинных людей. Они остались вчетвером, поэтому разделились: трое вошли в дом, а один сразу направился в подклет, где хранились продукты; рухлядь и мебель его, видать, не интересовали.

– Там же темно, – сказал один ему вслед. – Ни хрена не увидишь.

– А я чего-нибудь зажгу, – пообещал красный, распахивая дверь в подклет.

Они не заметили, а может, просто не придали значения, когда против ворот Саяпиных остановились ещё одни одноконные сани, из которых выскочили четыре человека с красными повязками на рукавах. Двое были с ружьями без штыков. Они сразу разделились попарно: одна пара вошла во двор Саяпиных, вторая торопливо пошла к дому Шлыков.

Едва первые вошли во двор, как увидели в проёме двери в подклет колышущийся неровный свет.

– Держи оружие наготове, – сказал по-китайски тот, что был без ружья, сам вынул револьвер и направился к свету. Второй последовал за ним.

Сдавленный женский крик, раздавшийся из глубины подклета, подстегнул их движения, но не лишил осторожности. У самого входа они одновременно замерли и прижались к стене. В проеме показался солдат с винтовкой, волокущий за волосы женщину в шубейке. Женщина рыдала, хватала солдата за руку, но он не обращал внимания. Выволок её наружу, не заметив притаившиеся фигуры.

– Щас ты, сука брюхатая, со своими ляжешь и успокоишься. – Он потащил её к телам на снегу, и вдруг остановился, ощутив приставленный к позвоночнику ствол револьвера.

– Тихо, товарищ, не оборачиваться, – с лёгким китайским акцентом сказал по-русски голос за спиной. – Сколько наших в доме?

«Наших» прозвучало с явной насмешкой, но испуганный солдат вряд ли это заметил. Он выпустил из руки волосы женщины – она, рыдая, упала на тело Фёдора Саяпина – и выдавил из себя:

– Трое. – И без вопроса добавил: – Ещё один пошёл в соседний дом.

– Умница!

Лёгкий удар сбил с головы солдата папаху, но зато следующий, рукояткой револьвера в шею, был беспощадным: красногвардеец рухнул, даже не охнув.

– Хундан[37]! – выругался ударивший.

– Что делать дальше? – спросил второй по-китайски.

– Патронов не жалеть на этих ублюдков, – ответил первый. – Пошли в дом. Но помни: в поспешности скрыты ошибки[38]

.

– А эта женщина? – второй показал на тихо плачущую над трупом фигуру.

– Ей сейчас никто не угрожает. Она подождёт.

Они ушли в дом, и вскоре три выстрела, почти неслышимых за стенами дома, прекратили погром.

Китайцы вернулись к потерпевшей.

– Женщина, ты кто? – спросил первый по-русски.

– Настя я, Саяпина. – Женщина поднялась. – Жена есаула Ивана Фёдоровича.

– Она беременна, – сказал второй по-китайски.