Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле

Иногда поезд останавливался на пять или шесть часов. Мы выходили из вагона, мадам Ченгери разжигала огонь, обставляла его кирпичами и готовила нам еду на костре. Солдаты давали нам хлеб и порции еды, но у нас имелось и кое-что свое. Мне больше не надо было беспокоиться, как прокормить нас с Мириам. Мадам Ченгери взяла эту заботу на себя и никогда не жаловалась. Когда кондуктор кричал, что скоро отправляемся, мы собирали вещи и запрыгивали обратно в вагон.

Мы ехали в Румынию. В поезде мы пели и болтали. Мадам Ченгери и мадам Гольденталь сказали, что сохранили полосатую форму, которую носили в Освенциме, чтобы поведать всему миру, через что они прошли.

– Пусть знают мою историю, – повторяла мадам Ченгери. – Я расскажу, что эти монстры с нами делали.

Тогда я не понимала, почему им это так важно. Не понимала, кто хотел бы слушать рассказы об Освенциме. Но женщины все время об этом говорили.

Выжили ли их мужья? Выжил ли кто-то из моей семьи, кроме Мириам? Ответов ни у кого не было.

Время от времени мы проезжали деревни и города, разрушенные бомбежкой. Кирпичные дома превратились в руины. Земля покрыта щебнем. Некоторые места были полностью заброшены. Наконец мы доехали до города Черновцы – то есть почти до румынской границы. Мы поселились в лагере на окраине города, где когда-то было гетто или рабочий лагерь. Мы провели там два месяца, уверенные, что уже скоро будем дома.

Однажды утром нам сказали собирать вещи, и нас с сумками погрузили в новый вагон, тоже с двухъярусными кроватями. В какой-то момент взрослые поняли, что мы уже в Румынии. Трансильвания снова была частью Румынии, не Венгрии. Мадам Ченгери, которая следила за табличками и указателями, сказала, что мы углубляемся в Советский Союз. Когда поезд поднимался в гору, некоторые люди спрыгнули и кубарем укатились от дороги. Я не понимала, зачем они это делают, но позже догадалась – многие боялись СССР и не хотели жить при коммунизме.

Неделю спустя мы остановились в лагере беженцев в Слуцке – на территории СССР, недалеко от Минска. Пару месяцев мы прожили там, в компании других бывших пленников со всей Европы, потом нас, наконец, разделили по группам согласно родным странам.

В октябре мы наконец отправились назад в Румынию. Нашей первой остановкой стал Надьварад (Орадя), город мадам Гольденталь. Она с детьми вернулась домой. Я так ей завидовала, я тоже хотела поскорее домой!

Мы поужинали и заночевали в отеле неподалеку от вокзала. Еда была очень вкусная – печеная картошка и яичница, а на десерт – яблоки и мороженое. Наконец мы снова чувствовали сытость после еды. Местное еврейское агентство дало нам денег оплатить счет. В каждом городе, где когда-то жили евреи, было еврейское агентство, которое опекало вывезенных когда-то из родных мест, как мы, и помогало воссоединению семей.

На следующий день мы снова сели на поезд, уже на другой, и отправились на юг, в Шимлеу-Силванией, город мадам Ченгери. Она предложила нам переночевать у нее. Утром мы поблагодарили ее за заботу и сели на первый же поезд по Порта, нашей деревни.

Когда поезд остановился, и кондуктор крикнул: «Порт!», – я тут же узнала станцию. Мы с Мириам за руки сошли с поезда и поднялись на холм.

– Идем домой, – сказала я, и мы направились к деревне.

Мне не терпелось поскорее увидеть дом. Не знаю, чего я ожидала. Что все будет таким, как мы его оставили, только чуть более пыльным и заброшенным? В моем сознании «дом» означал нас с Мириам, сестер, родителей, ферму и наших животных. Хоть что-то из этого должно было быть на месте, так? Я позволила себе надеяться, что дома нас ждало что-то хорошее.

Рука в руке, мы с Мириам прошли через деревню. На нас были одинаковые платья цвета хаки из советской военной формы, на мне по-прежнему были лагерные ботинки на два размера больше. Когда я шла, носки ботинок громко шлепали. Люди повылезали из домов, перешептываясь. С нами никто не заговорил. Они просто смотрели нам вслед. Нельзя сказать, что мы изменились до неузнаваемости; думаю, все жители деревни знали, кто мы.

Чем ближе мы подходили к дому, тем сильнее колотилось мое сердце. Мне не терпелось поскорее оказаться у ворот, поскорее вернуться домой! У меня были лишь приятные воспоминания о доме: теплая постель, одежда моего размера, мама готовит, папа работает. Семья.

Но ничего этого не осталось. Только невозделанная земля и голые стены пустого дома.

Все выглядело заброшенным. Покинутым. Стало очевидно, что мама с папой не вернулись. Они бы не дали сорнякам так разрастись. Они бы не держали дом в таком состоянии.

В эту секунду мы с Мириам осознали, что кроме нас в семье Мозес никого не осталось. Хиршей, бабушки с дедушкой – главной причины, по которой мама не хотела бежать в Палестину, – тоже не было. Больше никого не было.