Блондинка

Журнал тут же вырывают у него из рук. И все таращат глаза на ДЕВУШКУ С ТЫЛОВОГО ФРОНТА, так, во всяком случае, напечатано над снимком. А ниже, на всю страницу, и сам снимок – девушка с самым очаровательным личиком на свете, каштановыми кудряшками, выбившимися из-под косынки, прелестными задумчивыми глазами и влажными губами, сложенными в застенчиво-дразнящую улыбку. На девушке синий джинсовый комбинезон, вверху его так и распирает упругая молодая грудь, а внизу – потрясающие бедра!.. Она с детской наивностью сжимает в руках канистру, словно желает выплеснуть содержимое в объектив.

Норма Джин отрабатывает девятичасовую рабочую смену на заводе «Радиоплейн» в Бербанке, штат Калифорния. Она с гордостью вносит свой вклад в дело нашей победы. «Работа трудная, но мне нравится!» На снимке вверху: Норма Джин в цехе по сборке фюзеляжей. На снимке слева: Норма Джин задумалась о муже, моряке торгового флота по имени Бьюкенен Глейсер, который находится в настоящее время в южной части Тихого океана.

Как же они дразнили бедного парня, как насмехались над ним! Имя его написали неправильно – «Глейсер» вместо «Глейзер», так откуда знать, что это его жена? Из-за журнала завязалась самая настоящая драка, его выхватывали из рук, чуть не порвали, а Глейзер с горящими от ярости глазами орал:

– Эй вы, дурни! А ну, отдайте! Дай сюда, я тебе говорю! Это мое!

В марте 1945-го на уроке английского в ван-найсской средней школе Сидни Хэринг конфисковал у хихикающих мальчишек номер «Пейджента». Не глядя, швырнул журнал в ящик письменного стола и лишь в конце дня, оставшись один, долистал его до заложенной страницы (ясно, что у этих пацанов на уме). Вдруг Сидни Хэринг поправил очки и в изумлении уставился на снимок. «Норма Джин!» Он тут же узнал девушку, несмотря на толстый слой макияжа и сексуальную позу. Голова чуть повернута набок, губы в темно-красной помаде разомкнуты в пьяной мечтательной улыбке, глаза полузакрыты в чувственном экстазе. На ней было что-то вроде ночной сорочки, почти прозрачной, до середины бедра, и туфли на высоком каблуке. Грудь ее странно топорщилась, а к животу Норма Джин прижимала панду – плюшевую игрушку с дурацкой улыбкой на морде. «Готов к обнимашкам в этот холодный зимний вечер?»

Хэринг задышал ртом. В глазах у него стояли слезы. «Норма Джин. Боже мой». Он не отводил глаз от снимка. Его захлестнул жгучий стыд. Он знал, что сам во всем виноват. Мог бы спасти ее. Мог бы ей помочь. Как? Мог бы попробовать. Постараться как следует. Мог бы хоть что-нибудь сделать

. Но что? Отговорить от раннего брака? Может, она была беременна. Может, ей пришлось выйти замуж. Мог ли он сам взять ее в жены? Он уже был женат. Да и девочке тогда было всего пятнадцать. Он был бессилен, и разумнее всего было держаться от нее подальше. Он поступил разумно. Всю жизнь он поступал разумно. Даже покалечиться было разумно – ведь он тем самым избежал призыва.

У него были маленькие дети, была жена. Он их любил. Они зависели от него. И потом, каждый год к нему на уроки приходили новые девочки. Сироты, приемные дети. Девочки, с которыми дурно обращались. Девочки с тоскливыми глазами. Девочки, ждущие наставлений мистера Хэринга. Его одобрения. Любви. Делать нечего, ты школьный учитель, относительно молодой мужчина. Во время войны все обострилось. Война была как безумный эротический сон.

Особенно если ты был мужчиной. Считался мужчиной. Но он же не может спасти всех на свете, ведь так? К тому же его выгнали бы с работы. Норма Джин была приемным ребенком. Была обречена. Мать ее тяжело болела – чем именно, он сейчас не помнил. А что с отцом? Кажется, умер. Так что он мог сделать? Ровным счетом ничего. Вот он ничего и не сделал, и то было, пожалуй, наилучшее

решение. Побереги себя. Не вздумай их трогать.

Он не гордился своим поведением, но и стыдиться ему было нечего. Зачем стыдиться? Незачем. И все же он, виновато покосившись на дверь (уроки закончились, вломиться вроде бы никто не должен, но как знать, вдруг заблудший ученик или другой учитель подсматривает через стеклянную панель в двери), вырвал из журнала страницу, сам журнал сунул в старый конверт из плотной желтой бумаги, а конверт бросил в мусорную корзину. Готов к обнимашкам в этот холодный зимний вечер? Чтобы не помять снимок бывшей ученицы, Хэринг сунул его в папку, лежавшую в нижнем ящике письменного стола. В ней же были полдюжины стихотворений, что однажды написала для него эта девочка.

Знаю, ни о чем не пожалею,Если полюбить тебя посмею.