Блондинка

Норма Джин удивленно смотрела на стоявшего перед ней мужчину шести футов ростом и широкого в плечах, с заметно отяжелевшим подбородком, но все такого же веснушчатого, и глаза его, как и раньше, смотрели тепло и со значением. Она хорошо помнила эти глаза. Когда видишь такого человека крупным планом, хранишь его образ в душе как воспоминание о приятном сне. И если ты когда-нибудь представляла себя в любовной сцене с таким мужчиной, то лелеешь воспоминания о его поцелуях в самой глубине своего сердца.

– Вы! О, так это… вы? – Норма Джин произнесла эти слова так тихо, что они растворились в гуле голосов.

Возможно, она и вовсе не желала, чтобы их услышали. Ей хотелось взять В. за большие надежные руки и сказать, как она его обожала, как плакала, когда его ранили, а потом взяли в плен. Плакала она и когда он наконец воссоединился со своей невестой. Плакала, даже вернувшись домой в Вердуго-Гарденс, а Старина Хирохито стоял на радиоле и скалился в усмешке. «Тогда у меня была такая жизнь, что я не знала, кто я». Но она не стала брать его за руки и не стала говорить о Вердуго-Гарденс. Просто подняла голову и улыбнулась В., а он придвинулся к ней совсем близко (точно они уже были любовниками) и поздравил ее с дебютом. Что могла пробормотать в ответ на это Норма Джин, она же «Мэрилин Монро»? Только лишь: Благодарю вас, огромное спасибо. И залилась краской, как школьница.

В. увлек ее за собой в относительно тихий уголок ресторана – поговорить о фильме, о тонкостях сценария, о трактовке образов и замечательном финале. Как ей понравилось работать с таким придирчивым режиссером, как Хьюстон?

– Он умеет сделать так, чтобы актер испытал удовлетворение от творчества, согласны? От жизни, которую избрали люди вроде нас с вами.

Вконец смутившись, Норма Джин переспросила:

– Избрали? P-разве? Решили быть актерами, вы это хотели сказать? О, я никогда об этом не задумывалась.

В. удивленно рассмеялся. Норма Джин подумала, что сморозила какую-то глупость.

Невозможно было понять, всерьез она говорит или нет. Иногда с ее языка слетали самые неожиданные фразы.

В., один из самых кассовых актеров в амплуа «летчик-ас», относительно молодой еще мужчина, в личной жизни имел репутацию порядочного человека, которого третировала жена, мелкая актрисулька. Прожив с ним несколько лет, она умудрилась отобрать через суд детей и выбить из мужа солидные алименты. И вот теперь рядом с ним шикарная молодая старлетка «Мэрилин Монро». Стоявший чуть поодаль И. Э. Шинн наблюдал за ними с задумчивым видом папаши-собственника.

Вдруг к этой красивой паре подошел почти совершенно лысый мужчина среднего возраста с тяжелыми черепашьими веками и глубокими морщинами в уголках рта. Судя по плохо отглаженному габардиновому костюму, он не работал в МГМ, но видно было, что многие из присутствующих с ним знакомы. В том числе и В., который, заметив его приближение, смутился, нахмурился и отвел взгляд.

– Простите! Прошу прощения. Вы не подпишете? Будьте так любезны!

В. отвернулся, но рядом стояла Норма Джин. Она, подвыпив, была в приподнятом настроении и лучилась приветливостью. Мужчина с черепашьими веками подошел чересчур близко. Он хотел, чтобы она подписала какую-то петицию, которую совал ей чуть ли не в лицо, и Норма Джин поморщилась, увидев, что подготовлена эта петиция Национальным комитетом по защите прав, гарантируемых Первой поправкой[46]. Она была наслышана об этом комитете, или ей так казалось. В сумраке ресторана она прочла заголовок, набранный крупным шрифтом: МЫ, НИЖЕПОДПИСАВШИЕСЯ, ПРОТЕСТУЕМ ПРОТИВ ЖЕСТОКОГО, НЕДОСТОЙНОГО АМЕРИКИ ОБРАЩЕНИЯ С… А ниже две печатные колонки с именами и фамилиями. Первым в левой колонке значился Чарли Чаплин, первым в правой – Поль Робсон. Под колонками было множество пустых строк, но лишь с полдюжины подписей.

Мужчина с черепашьими веками представился, назвал незнакомое Норме Джин имя. И сказал, что написал сценарии к таким фильмам, как «История джи-ай Джо», «Молодые асы», и ко многим другим фильмам, а потом, в 1949-м, угодил в черный список, и на этом его карьера закончилась.

Шинн не раз предупреждал Норму Джин, что не следует подписывать никаких циркулирующих по Голливуду петиций, но она с готовностью воскликнула:

– О да, конечно, сейчас! Я подпишу. – Была навеселе, и В. не спускал с нее глаз, вот и вошла в раж. Сморгнув слезы негодования и гнева, сказала: – Чарли Чаплин и Поль Робсон – великие артисты. И лично мне безразлично, коммунисты они или… кто-нибудь там еще. Это п-просто ужасно, что такая великая с-страна, как Америка, так поступает с в-великими артистами! – Взяла ручку, которую протянул ей человек с черепашьими веками, и подписала бы, если б В., все время порывавшийся увести ее в сторону, не сказал:

– Мне кажется, Мэрилин, не стоит этого делать.

Мужчина с черепашьими веками заметил громко:

– Вы, черт бы вас побрал! Это вас не касается!

Норма Джин спросила у обоих: