Блондинка

Шинн тут же прижал указательный палец к губам. Этим жестом и он, и другие люди из Голливуда пользовались часто – и на публике, и наедине. Жест по замыслу должен был выглядеть комично и сопровождаться многозначительным шевелением бровей в стиле Граучо Маркса, но на деле было не до шуток, и глаза у всех были испуганные.

– Не важно, милочка. Дело тут вовсе не в Отто Оси и даже не в Чаплине-младшем. Все дело в «Мэрилин». То есть в тебе.

Норме Джин стало дурно.

– Значит, Отто тоже в черном списке? Почему?

Шинн молча пожал деформированными плечами, как бы говоря: Как знать? Да и кому какое дело?

Норма Джин тихонько охнула:

– Ну зачем только люди такое делают? Доносят друг на друга! Даже Стерлинг Хейден, я слышала… говорят, он назвал Комиссии чьи-то имена. А я им так восхищалась!.. Все эти бедняги попали в черный список, вылетели с работы, а голливудская десятка теперь в тюрьме! Можно подумать, здесь у нас нацистская Германия, а не Америка. Чарли Чаплин проявил храбрость, отказался с ними сотрудничать и был вынужден покинуть страну! Я им восхищаюсь! Думаю, что и Касс тоже им восхищается, только не хочет признаваться в этом. А Отто Оси, ну какой из него коммунист, право слово! Я могу выступить свидетелем в защиту Отто, могу поклясться на Библии. Он всегда говорил, что коммунисты заблуждаются. Он не марксист. Это я могла бы быть марксисткой, если правильно понимаю, о чем пишет Маркс. Это ведь сродни христианству, или я ошибаюсь? Нет, он был прав, Карл Маркс! «Религия – это опиум для народа». Как пьянство и кино. А коммунисты, они ведь за народ, разве не так? Что ж в этом плохого?

Шинн изумленно слушал эти гневные речи. А потом сказал громко:

– Все, Норма Джин, хватит! Более чем достаточно.

– Но, мистер Шинн, это ведь несправедливо!

– Ты что, хочешь, чтобы и мы с тобой угодили в список? Что, если этот кабинет прослушивается? Что, если… – он ткнул пальцем в сторону приемной, где сидела секретарша, – что, если здесь полно шпионов, которые нас подслушивают? Черт побери, ты же не настолько тупа, хоть и блондинка. Так что прекрати.

– Но это несправедливо…

– И что? Сама жизнь устроена несправедливо. Ты же читала Чехова, да? Или О’Нила? Ты ведь знаешь о Дахау, Освенциме? Homo sapiens – это вид, который уничтожает себе подобных. Ты же не малое дитя. Пора бы тебе повзрослеть.

– Но, мистер Шинн, я не знаю как. Я не вижу в-взрослых, которыми можно восхищаться. Которых хотя бы можно понять. – Норма Джин говорила со всей искренностью, словно то была истинная тема их разговора. Казалось, она взывала о помощи, собиралась схватить его за руки. – Иногда я ночами не сплю! Все думаю, думаю, совершенно запуталась. И Касс, он…

– «Мэрилин» и не должна ничего понимать, и думать не должна. О господи, нет! Ей всего-то и надо, что быть. Она сногсшибательная красотка, она талантлива. Да кто захочет слушать всю эту метафизическую бредятину из таких прелестных губок! Уж поверь, милая.

Норма Джин тихо вскрикнула и попятилась. Как будто Шинн ударил ее.

Позже, вспоминая об этом, она подумает: Кажется, он и правда ударил меня.

– М-может, эта «Мэрилин» скоро умрет, – сказала она. – Может, из этого дебюта ничего не получится. Критики меня возненавидят или не заметят вовсе, и все будет так же, как с фильмом «Скудда-у! Скудда-эй!», и меня вышвырнут с МГМ, как в свое время вышвырнули со Студии. И м-может, так даже лучше будет для меня и для Касса.

Норма Джин выбежала из кабинета. Шинн бросился следом, пыхтя и задыхаясь. Они пробежали через приемную, где секретарша проводила их изумленным взглядом, вылетели в коридор. Шинн, дергая носом, словно рассерженный пес, крикнул ей вдогонку:

– Ты так считаешь, да? Что ж, поживем – увидим!

Кто эта блондинка? Январский вечер 1950 года. Избегая смотреть на себя в зеркало – слишком уж отчаянным было выражение глаз, – она в очередной раз набрала номер телефона в бунгало на Монтесума-драйв. И в очередной раз аппарат на другом конце провода зазвонил гулко и уныло, как звонят телефоны в пустом доме. Касс рассердился на нее, она это знала. Нет, он не ревновал (о какой ревности может идти речь, ведь он – сын величайшей кинозвезды всех времен!), но рассердился. Ему было противно. Он знал, что Шинн его недолюбливает, и не хотел встречаться с ним за ужином в ресторане «У Энрико». Было почти девять, и в дамскую комнату начали входить дамы. Возбужденные голоса, аромат духов. Женщины поглядывали на нее. Косились в ее сторону. Одна из них улыбнулась и протянула руку; пальцы, унизанные кольцами, сомкнулись вокруг пальцев Нормы Джин.

– Вы Анджела, да, дорогая? Замечательный дебют!

Женщина была женой одного из начальников с МГМ. Актриса второго плана из тридцатых годов.

Норме Джин с трудом удалось выговорить:

– О! Б-благодарю вас.