Норма Джин вздрогнула. Что тут смешного? Но таковы уж голливудские люди, всегда играют, стараются наглядно изобразить свои эмоции и чувства. Или их эмоции можно изобразить лишь через актерскую игру? Ведь все знали, что у мистера Шинна больное сердце.
Не могу же я выйти замуж только для того, чтобы он не умер?
Или это мой долг?
Ведь на самом деле Принцесса была лишь Нищенкой. Румпельштильцхен мог хлопнуть в ладоши, и ее бы просто не стало.
Во время этого разговора ни Норма Джин, ни Шинн ни единым словом не упомянули ее тайного любовника В., за которого она надеялась вскоре выйти замуж. Скоро, очень скоро!
Правда, Норма Джин вовсе не любила В. столь же самозабвенно и отчаянно, как некогда любила Касса Чаплина. Но может, оно и к лучшему. Она любила В. более разумно и рассудительно.
Как только у В. все определится с разводом. Как только его алчная женушка поймет, что достаточно попила его крови.
Норма Джин не могла с уверенностью сказать, что́ именно мистер Шинн знает о ее отношениях с В. Она полностью доверяла ему как агенту и другу, но… до определенной степени. (Так, она не призналась ему, что, узнав о предательстве Касса, наглоталась барбитуратов, выпила почти весь пузырек, принадлежавший Кассу. Но у нее тут же разболелся живот, и ее вырвало горькой вязкой массой пополам с желчью – наутро после предательства Касса.) Норму Джин не оставляло тревожное ощущение, что И. Э. Шинн давно уже знает о ее отношениях с В. больше, чем она сама, поскольку у него было полно шпионов, доносивших о каждом шаге наиболее любимых его клиентов. Однако он ни разу не заговаривал с ней о В., никогда не позволял себе отзываться о нем так же уничижительно, как о Чарли Чаплине-младшем. Потому что В. нравился мистеру Шинну; мистер Шинн считал его «добропорядочным и достойным гражданином, одним из самых приличных людей в Голливуде, парнем, который всегда платил по счетам». В. был одним из самых кассовых актеров сороковых и сегодня, в пятидесятые, все еще снимался в главных ролях, хоть и не настолько часто. Нет, В. нельзя было сравнить ни с Тайроном Пауэром, ни с Робертом Тейлором, и уж конечно, ему было далеко до Кларка Гейбла или Джона Гарфилда, но он был талантлив и надежен. Его грубовато-красивое, по-мальчишески веснушчатое лицо было известно всем завсегдатаям кинотеатров, а таких в Америке были миллионы.
Шинн бахнул крепким кулачком по столу:
– Ты опять витаешь в облаках, Норма Джин. Спустись на землю, я
– П-простите.
– Итак, я понял, ты меня не «л-любишь», дорогая. Ну, в том самом смысле. Но любить можно по-разному. – Теперь Шинн говорил осторожно, тщательно подбирал слова. – Раз уж ты меня уважаешь – а мне кажется, так и есть…
– О мистер Шинн! Да, конечно!
– И доверяешь мне…
– О да!
– И тебе известно, что я всегда думаю лишь о твоем благе…
– О да.
– Значит, у нас есть весьма прочный фундамент для брака. Плюс добрачный договор.
Норма Джин колебалась. Ей казалось, что ее, словно овцу, умелой рукой направляют в загон. И вот у самых ворот она заупрямилась.
– Но я… я могу выйти замуж только по л-любви. Не из-за денег.
– Черт побери, Норма Джин! – резко сказал Шинн. – Ты, видно, не слушала, что я говорю. Разве Хьюстон не учил тебя слушать партнеров по сцене?
Ну и вопрос! Шинн часто применял эту тактику в отношении других своих клиентов. Брал на себя роль режиссера, анализировал, искал и называл мотивы. Спорить с ним было невозможно. Глаза его были похожи на тлеющие угли. Норме Джин показалось, что она падает, голова сильно кружилась.
Норма Джин пыталась разузнать, как складывалась личная жизнь И. Э. Шинна, и выяснила, что он был дважды женат. Первый брак продлился шестнадцать лет. Потом он развелся с первой своей женой и вскоре после этого женился на молоденькой актрисе, работавшей по контракту в RKO. Но и с ней тоже развелся, в 1944-м. Ему исполнился пятьдесят один год. У него было двое взрослых детей от первого брака. Норма Джин испытала облегчение, узнав, что у Шинна была репутация доброго, любящего отца, что он расстался с первой женой по-человечески.
Шинн смотрел на нее как-то странно. Неужели она произнесла эти слова вслух? Или скроила какую-нибудь гримасу? Затем он сказал:
– Ты ведь не религиозна, дорогая? Я – так точно нет. Хоть я и еврей, но тем не менее…
– О! Так вы