Блондинка

На лице ее проступили ужас и паника. Перед нами стояла не голливудская актриса, а насмерть перепуганная девочка. Она наверняка выбежала бы из класса, если б кто-то из наших не преградил ей дорогу – не нарочно, просто так уж получилось. Да и в дверь уже входили другие. Остроглазые учительницы, до которых уже докатился слух. И проф. Дитрих появился минут на пять раньше. А тот нахальный парень все не унимался:

– Знаешь, Мэрилин, ты просто потрясающая. Дашь мне автограф?

Он не шутил. Протягивал ей тетрадку с записями о поэзии эпохи Возрождения, чтобы она на ней расписалась. А еще один парень, из ветеранов, сказал:

– Я тоже считаю, что ты просто блеск! И не позволяй этим придуркам себя нервировать!

Еще один парень сказал, подражая Анджеле из «Асфальтовых джунглей»:

– Дядя Леон, я заказала тебе на завтрак соленую селедку. Я знаю, как ты ее любишь.

При этих словах даже сама она рассмеялась писклявым смешком. И сказала:

– Что ж… Можно считать, вы меня раскусили.

В этот момент подоспел проф. Дитрих, вид у него был смущенный, но взволнованный, лицо раскраснелось. Сегодня на нем был вполне приличный темно-синий пиджак, все пуговицы на месте, брюки тщательно отглажены, галстук в яркую клетку. Проф нерешительно начал:

– Э-э-э, Глэдис, то есть мисс Пириг… я слышал… я так понимаю, среди нас кинозвезда. Примите мои поздравления, мисс Монро!

Девушка улыбнулась, вернее, попыталась изобразить улыбку и пробормотала:

– Б-благодарю вас, профессор Дитрих.

Он сказал, что видел «Асфальтовые джунгли», что фильм показался ему «непривычно глубоким для Голливуда» и что ее игра была просто «великолепна». Мы сразу увидели, как неловко ей было выслушивать эти слова. Здоровяк, широко улыбаясь, смотрел на нее во все глаза. «Глэдис Пириг» не спешила садиться на свое обычное место, ей хотелось только одного – бежать.

Словно земля дрожала у нее под ногами. Словно она пыталась убедить себя, что это не так, но здесь же Южная Калифорния, то и дело бывают землетрясения.

Она пятилась к двери, а все мы столпились вокруг нее, напирали, старались перекричать друг друга, чтобы обратить на себя ее внимание, боролись за это внимание, даже школьные учительницы. Тут тетрадка с записями по поэзии эпохи Возрождения – тяжелая пухлая тетрадь – выскользнула у нее из пальцев и упала на пол. Кто-то из нас поднял тетрадку и протянул ей, но не сразу выпустил из руки, так чтобы девушка не убежала. И тогда она попросила – по сути дела, взмолилась:

– Оставьте меня в п-покое, пожалуйста. Я в-вовсе не та, кто вам н-нужен.

Какое же было у нее лицо! Боль, мольба, ужас, женская покорность. Точно такое же выражение мы увидели на этом красивом лице два года спустя, в кульминационной сцене из «Ниагары», где она играла женщину по имени Роза, которую собирался задушить обезумевший от ревности обманутый муж. Но тем дождливым вечером, в один из четвергов ноября 1951-го, мы первыми увидели это безумное лицо, когда «Глэдис Пириг» пыталась убежать от нас. Даже готова была оставить нам свою тетрадь, лишь бы бежать отсюда, а все мы глазели на нее, разинув рот, и проф. Дитрих с отчаянием в голосе воскликнул:

– Мисс Монро, пожалуйста, не надо! Мы больше не будем к вам приставать, обещаем!

Но нет. Она ушла. Несколько человек бросились следом за ней к лестнице. Она стрелой помчалась вниз по ступенькам. Летела, как мальчишка или насмерть перепуганный зверь, и даже не обернулась.

– Мэрилин! – кричали мы ей вслед. – Мэрилин, вернись!

Но она так и не вернулась.

Румпельштильцхен

Что это за наваждение? Сколько оно еще продлится? Кто меня околдовал?

Нет, не Темный Принц, не тайный ее любовник В. умолял выйти за него замуж. То был гном по имени Румпельштильцхен.

Для нее не было предусмотрено никаких реплик. Она даже смеяться не осмеливалась. Лишь слабо возражала тихим тающим голосом:

– О, ведь вы это не всерьез, правда, мистер Шинн?

На что тот улыбнулся – по замечанию одного голливудского острослова, улыбка у И. Э. Шинна была точь-в-точь как у Щелкунчика, если б тот умел улыбаться, – и заметил:

– Ну хватит. Мы ведь знакомы уже достаточно долго, милая. Я Исаак. Не мистер Шинн. Ты меня знаешь. И знаешь, какое у меня сердце. Если будешь и дальше называть меня «мистер Шинн», я обращусь в прах, как Бела Лугоши в роли графа Дракулы.

Норма Джин облизнула губы:

– Иса-ак.

– И это все, чему научил тебя дорогущий преподаватель актерского мастерства? Ну-ка, попробуй еще раз.

Норма Джин рассмеялась. Ей хотелось спрятаться от всевидящего взгляда его сверкающих глаз.

– Исаак. Иса-ак?.. – Ответ прозвучал как мольба.