Блондинка

Они находились в квартире на первом этаже. В жилом доме неподалеку от Лa-Бреи, возле Слосон-авеню. Этот район Лос-Анджелеса Норма Джин совсем не знала. Позже, пылая от обиды и стыда, она не сможет вспомнить четко, где это находилось. В скольких же квартирах, бунгало, номерах отелей, имениях в Малибу довелось ей перебывать в те ранние годы своей, как она предполагала, карьеры. Или на худой конец – жизни. Впоследствии она толком не помнила, где все это было. Голливудом правили мужчины, а мужчин следовало ублажать. Не бог весть какое открытие. Банальная, простая истина. Вроде фразы ни зла, ни греха, ни смерти. Ни боли.

Квартира с окнами, затененными высокими пальмами, обставлена скупо, напоминает сон, в котором никак не сходятся концы с концами. Квартира внаем. Общая квартира. Никаких ковров на исцарапанном деревянном полу. Всего несколько стульев, одинокий телефон на подоконнике, усыпанном трупиками насекомых. Одинокая страничка из «Вэрайети» с мельком замеченным ею заголовком, где были слова: «Красный Скелтон». А может, «Страшный скелет»? Дальше еще одна комната, в комнате полумрак, в полумраке кровать. На ней новенький атласный матрас, сверху накинута простыня. Небрежно, то ли в спешке, то ли в задумчивости. Какое, однако, утешение черпаем мы порой в досужих домыслах, в судорожных поисках мотива или значения. Она начала понимать, что весь мир являет собой исполинскую метафизическую поэму, чья невидимая внутренняя форма соответствует внешним очертаниям, да и по размеру совпадает до мелочей. Норма Джин, в туфлях на шпильках и летнем платье в цветочек (словно сошла с обложки «Фэмили серкл»), думала, что простыня может оказаться чистой. Или не очень (когда тебе двадцать шесть, становишься реалисткой, особенно если вышла замуж в шестнадцать). А вон там, в крошечной душной ванной, найдутся полотенца, может, чистые, а может, и нет. Что касается проволочной корзины для мусора, то там, свернувшись колечками и затвердевшие, точно ископаемые слизни… ну, сама знаешь, что в той корзине. Какой смысл в нее заглядывать?

Теперь она засмеялась и повернулась с очаровательной застенчивостью:

– Ах! Что это?.. Вон там? – Чтобы У. мог успокоить ее, проявить свою мужскую заботу:

– Ничего страшного, детка. Так, жучки.

Краем глаза она успела заметить разбегающихся тараканов, черных и блестящих, похожих на кусочки пластика. Всего лишь (у нее и своих тараканов полно дома), но сердце встревоженно забилось.

У. щелкнул пальцами у нее перед носом:

– Замечталась, милая?

Норма Джин вздрогнула и рассмеялась. Первой реакцией ее всегда была улыбка и смех. Еще хорошо, что ее новый смех был низким, хрипловато-сексуальным, в нем и намека не было на писклявое хихиканье.

– О!.. Нет-нет, что вы, нет. – И продолжала импровизировать, неловко, прямо как на занятиях по актерскому мастерству: – Просто подумала: хорошо, что не гремучие змеи. Вот за что нужно благодарить Бога. За то, что в комнате нет гремучих змей. И что не случается проснуться в постели, а рядом гремучая змея, да?

Эти слова прозвучали скорее как вопрос, а не утверждение. В присутствии У., да и любого облеченного властью мужчины, утверждать что-либо полагалось в полувопросительной форме. Таковы были правила хорошего тона, женский такт.

Чтобы вознаградить ее, У. рассмеялся. Смеялся он громко, от души.

– Забавная вы девушка, Мэрилин! О, прошу прощения, Норма?.. Как там дальше?

Между ними возникло сексуальное напряжение. Насмешливые глаза оглядывали ее всю – грудь, живот, бедра, стройные лодыжки, ноги в босоножках на высоком каблуке. Насмешливые глаза уставились на ее губы. Она видела, что У. понравилось ее чувство юмора. Других мужчин часто приводили в недоумение странные шутки Нормы Джин. Мужчины не ожидали такого юмора от «Мэрилин», тупой красотки-блондинки с интеллектом одиннадцатилетней девочки, хоть и не по годам развитой. Ибо этот юмор был похож на мужской. Он был язвителен и непредсказуем. Как будто надкусываешь пирожное с кремом и обнаруживаешь в нем осколки стекла.

У. принялся со смаком рассказывать историю о гремучих змеях. У каждого в сезон гремучек отыскивалась какая-нибудь страшная история об этих тварях. Мужчины старались переплюнуть друг друга. Женщины обычно только слушали, но обязательно должны были присутствовать при рассказе. Норма Джин уже не думала о Дебре Мэй, перед глазами стояло навязчивое видение: гремучая змея поднимает изящную треугольную голову, трепещет раздвоенным языком, обнажает ядовитые клыки, вползает в расселину, называемую влагалищем. В ее влагалище. А оно – всего лишь полый надрез, ничто, пустота. И чрево ее – как спущенный воздушный шар, который надо надуть, чтобы он исполнил свое предназначение. Она сделала над собой усилие, попыталась прислушаться к словам У. Ведь если ее утвердят, он будет ее ведущим партнером. Если только утвердят. Она старалась изобразить на красивом кукольном лице выражение, которое убедило бы этого засранца, что она внимательно слушает его, а не задумалась о чем-то другом.