Услышал, как Перлман произнес его имя. Развернулся. Он должен бежать! Пробормотал несколько слов то ли благодарности, то ли извинения. Сейчас он был не в силах говорить с людьми. Не мог даже поблагодарить актеров. Даже
Он сбежал. Вылетел из зала, помчался вниз по крутой железной лестнице. Выскочил на 51-ю улицу. По голове, точно обухом, ударил холод. Драматург шагал по Одиннадцатой авеню, озираясь в поисках входа в метро. Бежать, бежать! Скорее домой! Или куда угодно, где никто не знает его имени.
– Но я действительно любил ее. Помнил о ней. О моей Магде!
На следующий день они договорились встретиться. Вечером, в ресторане на углу 70-й Западной и Бродвея. Предложение исходило от Блондинки-Актрисы.
Он знал! Женатый мужчина. Не слишком счастлив в браке, особенно последние годы. И уже (стыдно признать, но это так), уже начал влюбляться в нее. В свою Магду.
Он немного оправился от вчерашнего потрясения. Невозмутимо сказал:
– Эта пьеса. Она чрезвычайно важна для меня. Она заполнила всю мою жизнь. Для творца это смерти подобно.
Блондинка-Актриса внимательно слушала. Лицо у нее было хмурое. Держит свою ослепительную улыбку про запас? Она пришла, чтобы успокоить безутешного Драматурга, словно белокурое обещание вечного счастья. Но он женат, он стареющий женатый мужчина. Он развалина! Редеющие волосы, мешки под близорукими глазами, глубокие морщины на щеках, будто ножевые раны. У него был постыдный секрет – Магда никогда не гладила его по щекам. Магда никогда его не целовала. Магда вообще никогда не прикасалась к нему. И уж тем более не пыталась соблазнить. Тогда ему было всего двенадцать, а Магде – энергичной, здоровой, светловолосой – уже семнадцать. К тому времени, как он уехал в колледж, Магда у них уже не работала. Она вышла замуж и уехала. Все, что было между ними, произошло лишь в юношеской фантазии Драматурга, фантазии о девушке с льняными волосами, столь непохожей на него и его народ, словно она принадлежала к другому биологическому виду.
Прошло тридцать лет. Магда, она же Блондинка-Актриса, с мрачным видом сидела напротив него в кабинке ресторана на Манхэттене и убедительно говорила:
– Знаете, зря вы так отзываетесь о своей прекрасной пьесе. Вы что, не видели слез на глазах у зрителей? Поймите, в этом тексте вся ваша жизнь, потому-то вы его так сильно любите. Даже если это роковая любовь… – Блондинка-Актриса умолкла. Сболтнула лишнего!
Драматург видел, что она лихорадочно думает: может, он из тех мужчин, с кем не следует умничать? С кем нужно поменьше говорить?
Он объяснил:
– Дело в том, что я, наверное, никогда ее не закончу. Некоторые сцены я написал чуть ли не четверть века назад. Считайте, до того, как вы появились на свет. – Эти слова он произнес весело, без тени упрека.
Но Блондинка-Актриса и впрямь выглядела на удивление молодо. Ее манеры, жесты, поведение, самоощущение были молодыми, даже детскими.
– Для меня Магда очень яркий, живой персонаж. А для зрителей, наверное, непоследовательный. Разумеется, в Исааке много моего, но он – это не я. Вернее, я, но лишь отчасти. Материал чересчур автобиографичен. А родители…
Драматург потер воспаленные глаза. Этой ночью он почти не спал. На него нахлынуло чувство тщетности долгих усилий, а еще больнее – бессмысленности прежних успехов.
У меня нет таланта, нет Божьего дара. Мною движет энтузиазм ломовой лошади. Но даже ломовая лошадь в конце концов падает замертво.
Теперь он вспомнил, как в конце читки, когда он уже поднялся с места, чтобы бежать, Блондинка-Актриса украдкой бросила на него жаркий взгляд. Ему хотелось крикнуть: «Оставьте меня в покое, вы, все! Слишком поздно!»
Блондинка-Актриса сказала нерешительно:
– У меня есть кое-какие мысли насчет М-Магды. Если вам, конечно, интересно.
Мысли? У актрисы?
Драматург удивленно рассмеялся:
– Польщен. Конечно интересно. Очень любезно с вашей стороны, что вам… э-э-э… не плевать.