Блудное художество

Как всякое дитя, воспитанное в послушании, чистоте духа и преклонении перед благими примерами из житий святых угодников, Максимка-попович испытывал живейший интерес к совсем иным областям жизни и потому глядел с восхищением на бывших мортусов, по капризу князя Орлова, тогда - еще только графа, ставших полицейскими. Федька это понимал - сам он с таким же восторгом слушал старого полицейского Абросимова, умевшего порассказать о злодеях былых времен и помнившего, как орудовал на Москве пресловутый Ванька Каин. Знал также Федька, что сам он для Максимки - особа, принадлежащая к неким высшим сферам полицейской жизни. И потому снизошел - сам заговорил с парнишкой, сам предложил заглянуть в «Татьянку», выпить пива, закусить воблой.

Там Федька заехал издалека - посочувствовал парнишкам, которых употребляли для всякой беготни, хотя по годам они уже могли вступать в настоящую службу. И понемногу вывел беседу на Карла Ивановича, всегда умеющего найти работу для тех, кого видит болтающимся без дела.

– Так это что? - спросил Максимка. - Мы живо все охапками из чулана потаскали наверх и на дворе развесили, он нам и веревки дал.

– А у вас что, своих не нашлось? - притворно удивился Федька. Веревка была при себе у каждого архаровца, тонкая и прочная, чтобы вязать злоумышленников. Он желал как бы ненароком выпытать, кто вместе с парнишками помогал выносить маскарадную рухлядь из подвала. А уж тогда докапываться до длинного и тонкого ножа, который в просушке явно не нуждался.

– А он всегда свои дает, у него там в углу на гвоздиках связки висят.

– И что, вы сами с той рухлядью управляетесь?

– Сами, - несколько удивившись вопросу, отвечал Максимка. - Не так уж ее и много, а носим охапками. Другое дело - веревки натягивать, да они ж еще и провисают. И во двор никому не войти. И так чужих не пускаем, а когда рухлядь сушится - так нарочно Карл Иванович по двору гуляет.

– И оружие вытаскиваете?

– Нет, с оружием Иван Данилыч возиться любит.

Федька не сразу сообразил, что речь о Ване Носатом. А догадался - и усмехнулся невольно: вот почему старый колодник так всполошился. Именно он имел более всех возможности утащить нож. Но теперь уж вовсе непонятно было, о чем еще расспрашивать Максимку-поповича.

– Это хорошо, что чужих не пускаете, - заметил он. - На дворе им делать нечего.

– Да тоже всякое бывает. Я вон на Пасху чуть не опростоволосился. Гляжу - человек по двору слоняется. Я к нему - кто таков, для чего тут бродит? Он меня изругал, а тут Абросимов бежит, уймись, кричит, свой это! Оказалось - до чумы еще служил в канцелярии, потом болел сильно, возвращаться к нам уж не стал.

– И так прямо шатался по нашему двору?

– Вот так прямо и шатался. Это он своих приятелей с воскресением Христовым пришел поздравить. Потом я его еще раза два встречал.

– Канцелярист, говоришь? А как звать?

– Сказался Семеном, то ли Елизарьевичем, то ли Елизаровым. Да ты Абросимова спроси или старика Дементьева. Дементьев всех помнит, кто тут при царе Горохе служил.

– Семен Елизаров… - повторил Федька.

Конечно, могло статься, что бывший служащий забредал с лучшими намерениями. Но, чтобы убедиться, следовало бы хоть раз на него взглянуть. Коли человек зажиточный, имеет свой двор, семью, где-то служит, так чего ж и не навестить старых товарищей с полным карманом крашеных яичек? А коли мало чем от нищего отличается - то, возможно, пришел стянуть, коли что плохо лежит. Такие истории на Москве нередко приключались.

Семен Елизаров был первый, кто подвернулся под горячую Федькину руку. И архаровец уже горел, уже пылал, ему не терпелось помчаться, разобраться, узнать правду. Еще диво, что он вернулся в подвал к Ване Носатому, а не помчался по Москве наугад, спрашивая встречних и поперечних, где тут квартирует Семен Елизаров.

Ваня уже сидел в своем закутке один. Выслушав Федьку, он хмыкнул.

– Тут с другого конца зайти надобно, - гнусаво сказал он. - Но этим я сам займусь. Поспрошаю, не было ли у нас на хазу каких пропаж. А ты ступай к гиряку Дементьеву. Скажи - по нашим бумагам Елизаров проходит, так лучше бы сразу и без шума с ним потолковать.

Полчаса спустя Федька уже спешил по Никитской к Пресне. Но спешил не просто так - а уговорившись предварительно с Жеребцовым. У того было свое дело на Пресне, весьма странная кража - вор взял только толстые старые книги, а стоявшей на виду хорошей посуды не тронул. Коли по уму - то расследовать это дело должен был бы Устин Петров, что-то понимающий в старых книгах и умеющий определить, какая из них чего стоит и для чего нужна. Но у Устина сейчас других забот хватало, и Федька отважно помчался вести беседу с обворованным чиновником, во всем положившись на Господа - авось подскажет правильные вопросы.

Иного выхода у него не было - он не мог надолго уходить из полицейской конторы, не имея на то должного основания. Иначе за азарт расплатилась бы спина.