Блуждание во снах

А седовласый застрекотал что-то важным голосом про купеческие династии, и про «Положение о товариществах по участникам или компаниям на акциях», и о каких-то акционерах, что ждут, мол, меня давно. И об акцизах, о торговых пошлинах, о мелкой и оптовой торговле, о гильдейских списках, в кои я непременно внесен буду, об именном реестре, о промысловых свидетельствах, о магазинах, казенных подрядах и прочей чепухе непонятной. Упомянул он какие-то прииски, и соледобычу, и дядюшку моего помянул не единожды. Сказал про мануфактурные торги и что, мол, я в них принимаю участие…

Много чего успел наговорить этот столоначальник. Я толком не понял ничего. А Гришкин в это время мне бумажки какие-то подсунул и велел всюду расписаться. А после они меня поздравили с получением наследства и вступлением в «Первую купеческую гильдию».

Столоначальник привстал слегка, живот толстый выкатил, а на животе пуговицы золотом горят, к сукну зеленому ладно приторочены. И цепочка от брегета тоже золотая, толстенная, через все пузо топорщится…Улыбается одобрительно, головой кивает. Но чую я: что-то неладное. Будто водой кто плесканул. От пола духом прелым понесло, словно из портомойни. Я голову-то наклонил под стол незаметно, гляжу, а ноги столоначальника не в сапоги обуты и не в штиблеты, а голые, да волосом длинным покрыты. Не человечьи ноги-то, а зверя какого, до того мохнаты. И держит он их в тазу, а вернее не таз-то вовсе, а лохань банная, грубая, плохо тесанная с ободом ржавым. Парит ноги, видать… И главное: с чего, прямо на службе? Да и запах не барский идет… А прямо скажу: вонь такая, что и не во всякой казарме такой дух-то тяжкий. Подивился я немало, но виду не подал.

А дальше что было? Дальше завертелась карусель еще быстрее. Вышел я из Присутственного места, а предо мной уж извозчик на пролетке новехонькой сидит. Лука Гришкин подскочил, плюхнулся на сиденье и мне кивает:

– Макар Тимофеевич, чего встали-с? Садитесь, это я велел подогнать. Сейчас к вашему дому поедем.

Проехали мы с десяток домов, церковку миновали. Я все в окошечко глядел и никак не разумел, что за город, что за губерния такая? Вроде как Рязань моя, а вроде и нет. Еще две улочки промелькнуло, прикатили мы к дому трехэтажному, кирпичному, белой побелки. Крыша красная, охлупень[41]

в виде коня с раззявленной пастью, окна большущие, веранда резная, палисадник, яблони цветут, сирень. Я о таком-то доме и мечтать не мог. Выскочила прислуга: все больше бабы, да все нестарые, бойкие и аппетитные на вид. Были среди них и три мужичонки, но все неказистые: рябой дворник, кривой истопник, да хромой кучер. Других, вроде, не наблюдалось. Но скумекал я сразу: жены-то нет, и детишками тоже не пахнет… Стало быть, холостой я тут. Это сейчас мне думается: «Как не смутился я от обстоятельства того? Как за должное принял холостяцкую жизнь свою? Грешен, други: вроде, как душонка моя даже обрадовалась вольной жизни. Мол, сам себе хозяин. Такой я, братцы, окаянный подлец на поверку вышел – забыл и о Груне и о доченьках своих пригожих. Обо всем забыл напрочь, как с Гришкиным этим связался…»

Ну, а дальше что? Дальше Гришкин Лука мне и говорит: «Если вы не против, Ваше Степенство, я готов пожить с недельку в вашем новом доме, ибо ехать мне по казенным делам еще рано – нотариус мой, Арон Фогельзанг, которому я служу, укатил на воды с супружницей. Меж тем у нас с вами еще кое-какие дела бумажные имеются. Если хотите, я вас и в курс дел дядюшкиного наследства введу, хозяйство новое покажу, на фабрики вместе съездим. И визиты к градоначальнику, судье и почетным жителям города у нас запланированы. Вам же обживаться надобно-с. А в этом деле я для вас и есть ныне лучший советчик.

Я глянул Гришкину в харю, а он изменился – то ли помылся, то ли переоделся. Где? Когда? Черт знает – вроде при мне все время находился. Подивился я чародейству такому: стоит предо мной молодец, а не плешивый чинуша. И у молодца этого лицо словно похорошело, плечи распрямились, и глаза не кажутся такими уж маленькими, и волосы чистые по голове закудрявились, будто в цирюльню успел сбегать, и сюртук клетчатый и брюки – все новое, все по фигуре, и кажется, росту и весу даже прибавилось. Прямо светский франт – ни дать ни взять.

Ладно, думаю, пущай поживет у меня. Я сам-то не все разумею, вдвоем легче разобраться будет: и с рангом новым, и с хозяйством, и с бумагами.

А дальше обед нам подали. Да еще, какой обед-то! Уху стерляжью, и пироги мясные, и паштеты пяти видов, и закусок до дюжины, и разносолов и водки немерено. Закусили мы плотно с Гришкиным и захмелели чуток. А Гришкин этот во время трапезы нашей пару анекдотцев рассказал, новости местные – откуда только ведал он про все. Рассказал мне о городском Голове, о членах городской Управы, о местном судье, о купцах и горожанах именитых. Я, конечно, не все сразу запомнил, но представление кой – какое получил, кто в энтом городе чем дышит, да кто самый знатный, да при средствах, а кто только форсит для виду, имея на поверку долги, да недоимки.