Блуждание во снах

– Ну-с, господа, кто следующий? Теперь ваша очередь, господин учитель. Приступайте и вы к рассказу о ваших злоключениях, – обратился Владимир к Родиону Николаевичу.

– Отчего-с это моя? – возразил Травин. – Пускай наша дама рассказывает о своих рандеву. А потом уж и я.

– Сударь, я готова уступить вам свое место, – встрепенулась Худова.

– Я привык пропускать дам вперед, – ехидно парировал Травин.

– Ну, нет-с только после вас.

– Довольно, господа. Вам не надоели эти детские салочки? Спешить нам некуда. Приступайте, господин учитель. А после нам поведает свою историю и Екатерина Дмитриевна.

– Ну, если вы настаиваете, то извольте-с, я могу и рассказать в общих, так сказать, чертах, – нервно отозвался Травин и отчего-то подергал себя за нос.

Потом он смутился, покраснел, небрежным жестом налил себе стакан вина, чуть не расплескал его и выпил содержимое большими жадными глотками.

– Это чегой-то, жучило, в общих чертах? – развязано отозвался Макар. – Нет, я им тут более часа все о себе сказывал, ничего не утаил, даже о скабрезностях язык сам собой выболтал. Будто и не я говорил, а кто-то меня дергал. Но я уже привык… А он, видите ли, в общих чертах! – стул грозного купчишки отъехал в сторону, произведя неприятный скрежет.

Макар потянулся было руками к вороту господина Травина, но Махнев опередил своего горячего друга.

– Макар, полно, не хватало еще нам подраться. Родион Николаевич итак нам все расскажет. К чему таиться от своих же собратьев? Правда, господин учитель?

– Хорошо-с. Я расскажу. Я расскажу… – поспешно отвечал Травин, будто испугавшись напора здоровяка Булкина.

Он помолчал несколько минут, собираясь с мыслями. Внезапно его взор сделался туманным и отрешенным, ровно таким, каким некоторое время назад казался взгляд купца Булкина.

Рассказ Травина Родиона Николаевича, мелкопоместного дворянина и учителя русской словесности:

После того, как Булкина утянуло в маленькое оконце, что под потолком висело, наш магистр обратился и ко мне. Да, собственно, я к тому времени оставался один из его учеников.

– Ну-с, господин учитель, теперь дело за вами. И не говорите, что вы не готовы, – Виктор хохотнул и потер изящными ладонями.

А я сидел ни жив ни мертв, предвкушая всякие мерзости, кои могли бы со мной сотворить мои наказатели.

– Ладно, господин Травин, я не желаю вас излишне мистифицировать. Дело будет обстоять следующим образом: вы заснете здесь, в учебной аудитории, а проснетесь совсем в ином месте. Там, где и будет проходить ваш нынешний урок. То, как вы выдержите данное испытание, всецело зависит от вас и немного от моих сообразительных и ловких на выдумку слуг. Итак, приступим без лишних проволочек.

– Магистр, мне принести стакан с напитком? – раздался голос коротышки Овидия.

– Думаю, не стоит, Овидушка. Господин учитель у нас человек грамотный, законопослушный, не привередливый. Он и так заснет.

– Глубокоуважаемый Виктор, вы, в сущности, верно сказали, – обрадовался я. – По правде говоря, меня никто не может упрекнуть в не соблюдении законов Российской империи и Его Императорского Величества. За всю свою жизнь я никого и пальцем не тронул. И я полагаю… Вы знаете, я готов даже попросить прощения, и если вы будете столь великодушны, то может, позволите мне убыть отсюда? Я же ни какой-то отпетый преступник. Ей, богу. Я и грамоты и похвальные листы за добросовестное преподавание имею. Сам принц Ольденбургский[52]

во время инспекции института, где я служил, пожал мне руку и сказал, что поднимет меня в чине за мой добросовестный труд. Мои ученицы, как помниться, прочли тогда Оду Державина и что-то из Пушкина. Герцог был в восторге. И директриса довольна и члены попечительского совета. Помилуйте, Ваше Высокопревосходительство, разве я достоин этого места и той компании, в которой здесь оказался? Я решительно настаиваю…

– Высокопревосходительство? Это что-то новенькое, – прервал меня насмешливо Виктор. – Довольно пустой риторики вкупе с патетикой. Не то, говорите, место? И компания не та? Отчего же вы умалчиваете о своих любодейских и извращенных пристрастиях, кои вы имели вне стен института благородных девиц и кадетского корпуса?

* * *

После этих слов мне снова стало так муторно.

* * *

– Гляди-ка, Овидий, как коротка память у наших подопечных. Пожалуй, мы чуточку задержимся в классе, и я поведаю тебе, мой верный слуга, одну любопытнейшую историю. Итак, Родион Николаевич совсем запамятовал о том, скольких юных сироток он умудрился соблазнить и погубить за свою не столь долгую жизнь. Я-то помню их всех по именам: a propos, Степанида Рыкова, гладенькая Стешенька, как вы ее называли… Овидий, у Стешеньки в пятнадцать лет были такие аппетитные полные плечики, груди, бедра… О! – патрон сладострастно застонал. – Соблазненная Стешенька горько плакала, а наш добрый учитель ее утешал, вытирая слезки клетчатым несвежим платком. Она верила ему, ибо учитель не может быть неблагородным или лживым человеком. Он же – учитель!