Богдан. Защищая жизнь

Что ж. По крайней мере он не лжет, говоря о романтических чувствах. И за это спасибо ему. Мне кажется, что эти парни вообще никогда не луг. И это удивляет меня. Все мужчины врут, изворачивают правду ради достижения своей цели, ради своей выгоды, или чтобы уйти от ответственности.

— Я знаю, ты очень независима, — продолжает Богдан. — Я уйду. Выйду из этой палаты, если ты не хочешь меня видеть. Но я буду ждать в коридоре, пока ты снова не захочешь впустить меня.

Я моргаю от непрошенных слез. Это, должно быть, все гормоны. Я чувствую, что он искренен. Он имеет в виду то, что говорит. Он человек слова. Как и все «Беркуты».

— А я, пожалуй, пойду тогда. Вам наверняка есть о чем поговорить, — откашливается Андрей. — К тому же, мне нужно кое-что сделать, и это не терпит отлагательств. Бо, можно тебя на минутку, — он кивает в сторону двери.

— Что ты собираешься делать? — волнуясь, приподнимаюсь на кровати.

— То, что я умею делать лучше всего, милая! — он подмигивает мне.

— И что же это?

— Перевоплощаться и сливаться с окружением.

Его ответ вызывает во мне еще больше вопросов, и я напрягаю весь свой слух, чтобы расслышать хотя бы часть того, о чем парни шепчутся у двери.

— Твои информаторы в том районе… — шипит Богдан.

— …они наверняка что-то да видели… я пройдусь по ним.

Черт. Мне слышно лишь обрывки фраз.

— Я найду его, — бросает напоследок Андрей, уже не пытаясь понизить голос. — Побудь с ней.

— Я не оставлю ее, — кивает Богдан, закрывая дверь за другом.

— Тебе необязательно быть здесь, — уверяю его.

— Но я хочу. Я не уйду. Больше нет. Мне просто нужно было… подышать.

— Ладно. Я не думала, что все так получится.

— Тшш. Ты ни в чем не виновата. Это была наша с Чили ответственность. Мы слишком увлеклись. Нам с ним нужно было быть более внимательными, — возражает он.

Я не осознаю, что по моим щекам текут слезы, пока Богдан не проводит по ним пальцами в нежном жесте.

— Все будет хорошо, — шепчет он.

От этих слов кажется, что слезы начинают бежать еще быстрее. Я не ожидала от себя такой реакции. Но, видимо, и у меня есть свой предел. Это был чертовски длинный вечер. Тяжелая неделя. Особенно с тех пор, как я увидела две полоски на тесте. Я так устала.

Но внутренний голос шепчет мне, что это еще не все причины моих слез. Пока мы разговаривали с Андреем, я была совсем другой. Но стоило мне оказаться наедине с Богданом, я позволила себе в кои-то веки почувствовать себя слабой.

— Подвинься немного, — Богдан не дожидаясь, осторожно перемещает меня на кровати и устраивается рядом. — Давай, ложись сюда, — говорит он негромко, похлопывая себя по груди. — Отдохни. Поспи немного. Тебе это нужно.

Измученная и удивленная я опускаюсь на него и закрываю глаза. Удивленная, потому что мы раньше никогда не обнимались. Никто из нас не делал попыток обнять друг друга. Я имею в виду, вне занятий сексом. Вот так, по-простому. Сейчас это кажется даже более интимным, чем весь секс, который мы разделили с ним.

— Я буду здесь. Я никуда не уйду, — гул его голоса на моей макушке действует на меня успокаивающе. Мои веки тяжелеют и, окруженная кольцом его рук, чувствуя себя в безопасности, я проваливаюсь в спасительный сон.

Глава 15

Богдан

Обнимать ее. Кто бы мог подумать, что это так приятно? Держать ее в своих объятиях, чувствуя под пальцами линию ее позвоночника, пока я поглаживаю ее спящую, уткнувшуюся лицом мне в грудь. Сама того не зная, Афина отогревает меня. Мне нужно это сейчас не меньше, чем ей. Эти простые человеческие объятия. Как давно я этого не чувствовал. После смерти родителей, я запретил себе привязываться. Сосредоточился только на спорте. А после того, что случилось, после того, как моя жизнь была полностью разрушена, я и вовсе не могу себе позволить какие-либо отношения.

Тонкий, еле уловимый аромат ландыша врезается в меня. Я чувствую его на ней даже сквозь запахи больницы. Этот запах ностальгии по маме, сама Афина и ее беременность — это как воспоминание о лучшей жизни и маяк надежды.

Когда Афина начала рассказывать о своем бывшем муже, я вновь ощутил то отчаянное бессилие, от которого трудно дышать, когда ты ничего не можешь сделать, не можешь исправить, помочь. Так было, когда тот кукурузник разбился. Все, включая пилота и моих родителей, погибли. Я один остался в живых. Я ничего не мог поделать, не мог помочь им. Это же чувство охватило меня, когда я стоял в зале суда и слушал выносимый мне приговор. Гнев и бессилие. Я думал, что эти чувства самые сильные. Но и тут я ошибся. Страх и бессилие. Вот самое убийственное сочетание.

После рассказа Афины, несмотря на то, что я не агрессивен по природе своей и предпочитаю обходиться без драк, мне захотелось немедленно отправиться на поиски ее бывшего и выбивать из него жизнь. У Чили явно такие же мысли крутились в голове, судя по тому, как напряженно он сжимал кулаки.

Но когда Афина спросила о ребенке, по моей спине побежал холодок страха. Я совершенно не был готов к этой новости. И я знаю, что Чили тоже.