Боги и гиганты

Кроме того, Хуманн, уверенный в своем счастье, считал будущие находки лишь дополнением к прежним экземплярам, а все группы — связанными между собой. А при известной недоброжелательности или даже при стремлении «владеть всем самим» можно было ожидать, что турки, с легким сердцем отказавшись от бесконечных фрагментов, потребуют потом целиком весь памятник. А так как у них есть право на третью часть, а может быть, и на две трети, их требования нельзя будет отвергнуть. Следовательно, надо как можно быстрее перенести добычу в безопасное место, тем более что в декабре начинается период дождей, во время которого гора и долина быстро станут непроходимыми.

Хуманн с беспокойством обдумывает план дальнейших действий. Он делится с Конце своими опасениями и дополнительно направляет в посольство (принца Рейса за это время уже перевели в Вену, и его сменил граф Гацфельд) просьбу ускорить: а) переговоры по вопросу о распределении находок, б) определение срока раздела.

Достаточно ли этого? Сделал ли он все, что было в его силах? Нет. Человек сам себе хозяин — так говорит пословица — и, может быть, он еще раз сумеет извлечь выгоду из того глубокого уважения, которое ему оказывали в Смирне у вали.

В начале октября Хуманн сломя голову несется в Смирну, чтобы со всей своей энергией вести переговоры о временном разделе находок и чтобы — ах, об этом он почти забыл — навестить жену и сына. Второе ему удается, а первое — не совсем. Ибо вали с сожалением пожимает плечами и уверяет, что такие вопросы он не может решать без указаний свыше. До него уже дошли слухи, что раскопки имеют гораздо более важное значение и оказались намного богаче, чем предполагалось. Но вали не просто обещает сразу же запросить по телеграфу указания министерства просвещения, он действительно это делает. Через десять дней ожидания, которые Хуманн посвятил семье, в середине октября, как раз когда начинается бабье лето, генеральный губернатор получает чрезвычайные полномочия. Он назначает своего первого секретаря эффенди Дирана комиссаром по разделу находок, а господина Гейнце, директора Оттоманского банка в Смирне, — беспристрастным наблюдателем.

Все происходит, как в сказке. С одной стороны, удивительная и почти неестественная скорость продвижения дела, а с другой — факт вручения Хуманну вечером перед отъездом предписания посла, получившего письмо от нового великого визиря Сафвет-паши, в котором тот отдает Берлину две трети находок.

Операция раздела находок в Пергаме не представляет почти никаких трудностей, наоборот, она становится чисто формальным делом. Эффенди Дирана совершенно не интересуют ни древности, ни Стамбульский музей, у него имеется лишь единственное желание — не портить отношений с эффенди Хуманном, так как Диран не имеет еще прусского ордена. А господин Гейнце — немец, который мало разбирается в древностях, но хорошо понимает необходимость передавать лучшие экземпляры Берлину.

Уже в первые полтора дня раздела эффенди Диран, не говоря ни слова, выполняет желание Хуманна о передаче ему всех экземпляров, относящихся к алтарю или вообще к эпохе Атталидов. Однако во вторую половину дня Диран начинает с опасением смотреть на свою часть, так как она выглядит не как третья, а, скорее, как шестая. Он же все-таки должен писать рапорт музею, и его в любой момент могут проверить на основании журнала находок. Хуманн, в свою очередь, понимает, что комиссар имеет основания для беспокойства, и помогает ему, оставив туркам две особенно красивые целые плиты, рельефы на которых изображают богинь Адрастею и Селену. Но даже и это он делает с легким сердцем, так как эффенди Дирам обещал ему оставить эти экземпляры в крепости до тех пор, пока не наступит время очередного раздела, когда их можно будет обменять.

В то время как комиссар и Гейнце не спеша идут обратно домой, Хуманн, намного опередив их, получает от вали подпись под протоколом, а также указания для таможни и порта провинции, обеспечивающие свободный вывоз переданных Хуманну памятников.