— Спасибо вам. Если действительно будет сын, то я разрешаю вам пить за мой счет до тех пор, пока вы не сможете отличить верблюда от черепахи. Но как я сказал, это будет только на той неделе, сейчас же никакого отдыха не получится. Давайте отобъем весь кусок стены, из которой мы извлекли наши 11 плит, так как вполне возможно, что внутри ее их еще больше.
Тяжело вздохнув, люди вновь принялись за работу, используя клинья и тяжелые молоты. После пяти-десяти минут каторжного труда удавалось извлечь камень. Если счастье им сопутствовало, то размер его был с голову человека, если нет — то не более кулака.
Но они работали не как поденщики, они сами были заражены усердием эффенди и когда находили новую плиту, лежащую рельефом к стене, то кричали и прыгали от радости, словно нашли сокровище Приама — эта история уже давно передавалась из уст в уста по всей Малой Азии, обрастая всякими сверхъестественными подробностями. И еще шесть раз рабочие криками выражали свой восторг, потому что к 24 сентября уже 17 плит лежали на лужайке у склона горы.
В эти дни жена Карла Хуманна родила третьего ребенка. Это действительно был сын, которого решили назвать Ганс. Во время родов жена Хуманна оставалась одна, если не считать, конечно, опытной повивальной бабки-гречанки и госпожи Гук, которая теперь была уже владелицей гостиницы в Смирне. А отец ребенка как сумасшедший мотался вдоль византийской стены, вдоль рельефа. У него не было времени путешествовать, ему сейчас никоим образом нельзя было покидать Пергам, а поездка в Смирну и обратно потребовала бы не менее трех дней. Правда, он любит свою жену и еще больше сына, которого даже не видел, по больше всего он все-таки любит свою крепость, свое огромное, прекрасное дело, и перед этой задачей все личные дела отступают на второй план. Сын его проживет лет шестьдесят, пусть даже семьдесят, и если у него, в свою очередь, будет сын, то род Хуманнов продлится еще на одно поколение. Но даже в самом лучшем случае его родословная охватывает лишь несколько столетий. Чего это стоит по сравнению с плитами гигантомахии, которым уже около двух тысяч лет! А сколько еще столетий и тысячелетий они будут приводить человечество в восторг и доставлять ему счастье — никто не может предсказать.
Они прекрасны так же, как в день их создания, хотя и руки, и чешуйчатые хвосты, и носы, и половые органы были отбиты, после того как варвары (в общем-то те же греки) использовали бессмертное произведение искусства Атталидов (тоже греков) в качестве строительного материала для крепостной стены. Но судить поспешно было бы опрометчиво. Следовало бы почитать об этом. Может быть, не варварство заставляло их разрушать памятники искусства, а крайняя нужда. Это вполне возможно и безусловно снимает с них всякую вину.
Дни и ночи Хуманна наполнены до краев. Днем надо дробить скалы, работать молотом и поднимать лебедкой плиты, опуская их на лужайку, а ночью читать книги по истории искусств и мифологии, которые посылал ему друг Конце (можно ли так называть знаменитого археолога, учитывая дальность расстояния до Берлина и скромность Хуманна?).
Наступает новое утро. Стоя на своей горе, купающейся в золотисто-розовых лучах солнца, Хуманн размышляет о вновь обнаруженных фигурах на фризах. Вот группа Гелиоса, там Селена и Никс, богиня ночи, которая бросает сосуд со змеями на поднимающихся гигантов, а вот там величественная богиня, пока еще без имени, которую сопровождают гривастые львы. И еще одна, тоже неизвестная, богиня, оседлавшая льва. И хотя работы по расчистке фундамента двигаются не особенно быстро, теперь уже не остается никакого сомнения: они нашли именно то, что искали! Кое-какие предметы находят в земле и у стен фундамента. Ах, как длинна эта стена! После жестокой борьбы она отдала несколько статуй, потом множество больших и маленьких обломков, которые историки искусства и археологи смогут реставрировать, и затем еще две плиты с рельефными фрагментами, которые, хотя по стилю и близки к плитам с гигантомахией, но по размеру отличаются от них, так как высота их достигает всего 1,58 метра, а ширина — 7 сантиметров. Это, вероятно, начало нового фриза, но где его продолжение? Может быть, тоже на алтаре? Это пока еще остается загадкой. Изображения хранят свое мраморное молчание, и каждая попытка истолковать значение того или иного фриза отвергается раньше, чем возникает.
Пока рабочие пьют за здоровье сына Хуманна сколько могут и сколько хотят, сам он сидит в своей комнате и пишет отчет директору и профессору Конце. Он прилагает чертежи, на которых каждая только что сделанная находка, отмеченная карандашом или тушью, расскажет о себе меценату и другу. Но отчет об успехах экспедиции достигает своего апогея в одной фразе: «Мы обнаружили целую историческую эпоху, самые великие, оставшиеся от древности произведения искусства находятся в наших руках».