Боги и гиганты

Это особенно сказывается на отношении генерального директора Боде к директору отдела Виганду, так как оба они — прирожденные автократы. Кекуле, по крайней мере, всегда придерживался правил приличия и не вынес ни одного решения, не обсудив его предварительно с генеральным директором. Виганд отказывался от соблюдения каких-либо формальностей: он сам все решает, и только после этого дело отправляется к генеральному директору с пометкой «к сведению». Боде действует так же. Принятые в практике регулярные конференции директоров отменяются и созываются не более двух раз в год. Боде советуется, пожалуй, лишь со своим помощником фон Фальке, директором Музея прикладного искусства, и иногда с министром. Затем результаты сообщаются — «к сведению» — директорам отделов. И в том и в другом случае противная сторона ставится перед совершившимся фактом.

Однако, хотя двое и делают одну и ту же работу, это вовсе не одно и то же. Боде, как генеральный директор, считает себя обойденным Вигандом. Виганд, как начальник отдела, — обойденным Боде. Оба сердятся друг на друга и вымещают досаду на своих приближенных, сотрясая воздух гневными речами. А сотрудники музея в своем интимном кругу более уже не пользуются сложившейся лет десять назад игрой слов о «беспочвенном»[72] музее, а предпочитают новую, по-саксонски остроумную шутку: Виганда называют «антиподом» (антиподом Боде).

Виганд радуется новому закону о чиновниках, согласно которому возраст выхода в отставку определен в 65 лет для государственных чиновников и в 68 — для профессоров университетов (хотя в эти годы человек еще достаточно здоров — и физически и духовно). Ведь Боде уже 75 лет, и по новому закону он должен отказаться от должности генерального директора.

Подаст ли он в отставку? У него все еще есть кое-какие приверженцы, которые, хотя и жалуются десятилетиями на свои болезни, на деле во много раз сильнее здоровых. А нити в их руках ведут в министерство. Теодор Виганд никогда не будет генеральным директором, им становится верный Боде доктор фон Фальке, а сам Боде остается руководителем с полномочиями комиссара Музея кайзера Фридриха и председателем Комиссии по строительству музеев.

Боде переводит дух. Сейчас, наконец, после стольких тяжелых лет, он может не обращать внимания на другие отделы, а заняться своими собственными делами. Никто теперь не будет обвинять его, уже не генерального директора, в партийном пристрастии. Кроме того, он — старик и знает это, знает, что ему осталось не так долго жить, хотя и чувствует себя пока еще совсем молодым. Среди этой республиканской суматохи он должен позаботиться о том, что считает самым важным в своей жизни как можно скорее получить хорошее место для строительства здания, чтобы самому присутствовать на открытии «своего» Музея немецкого искусства. Именно теперь, когда Германия опустилась так глубоко на дно, он считает необходимым позаботиться о древнем германском искусстве. Греки и вавилоняне должны отступить на второй план. Эти глубоко «национальные» планы требуют не только всех скудных бюджетных средств, отпускаемых музеям, но и значительно большего. Следовательно, другие отделы должны загнать все дубликаты и ненужные экспонаты в Америку или вообще куда угодно, лишь бы увеличить фонды на строительство.

Не Боде, однако, первым провозгласил подобную революционную идею. Уже в 1887 году пустили с аукциона музейные вещи из хранилищ старой кунсткамеры, получив 27 тысяч марок, и приобрели отличные произведения Донателло и Делла Роббиа. Мысль очень разумная: ведь в музеях мирового значения из-за недостатка места нельзя выставить все экспонаты, и часто они без пользы и смысла валяются на складах. А в провинциальном музее, который не имел ни возможностей, ни средств, чтобы приобрести Пергамский алтарь или статую Праксителя, эти экспонаты помогли бы посетителям познакомиться с античным искусством и полюбить его. Подобный аукцион может только радовать искренних друзей искусства, у которых есть средства и возможности, чтобы открыть людям богатства древности.

Однако до Виганда не доходят эти разумные доводы, хотя на его даче в Далеме хранится немало античных вещей. Возбужденный, бегает он от референта к референту, из министерства в министерство и борется не только против плана Боде, но и против него самого. Последнее предложение старика — чистая бессмыслица, так как в понятие «ненужное» входит только второразрядное, неполноценное, а такого мы никогда не собирали. Конечно, у нас нет места, чтобы все выставить, но, может быть, мы его когда-нибудь получим — ведь еще не все потеряно для Германии. Нет, ни в коем случае ничего не отдавать — ни статую без головы, без рук, без ног, ни полустертое клеймо на ручке амфоры. Что имеем, то имеем — и все оставим у себя!