Боги и гиганты

«Если говорят о берлинских музеях, — не без основания заявляет Шефлер, — то колеблются между «да» или «нет», между восхищением и досадой. Удивительно, что за последние десятилетия сложилось так, что паши музеи, сохраняя огромные сокровища, берегут при этом и много балласта». Шефлер обращается даже не к отдаленным временам, а к тому периоду, о котором сохранил свои собственные воспоминания, когда Старый музей, что около Люстгартена, приютил греческие и римские античные ценности, итальянские картины и бронзу, старых голландцев и старых немцев. Все тогда «находилось рядом друг с другом, и можно было, не торопясь, ходить от одного художественного произведения к другому». Шефлер совсем не против доходности музеев. Это он хорошо понимает и одобрительно относится к специализации, но, говоря его собственными словами, он сентиментальный поклонник искусства, его страсть — маленькие интимные музеи, и поэтому он решительно против господствующей сейчас мании величия. Теперь надо о ней совершенно забыть. В связи с тем положением, в которое попала Германия, ни этнографы, ни археологи не проводят экспедиций и не смогут привозить в музеи новые находки. По хватает средств, да и деньги с каждым днем обесцениваются. Все это не дает возможности закупать произведения искусства, как прежде. Впрочем, это не так плохо, потому что теперь можно сделать передышку, чтобы пересмотреть и перегруппировать накопленные ценности, ведь «за временем внешней политики музеев следует время их внутренней политики». Следовательно, нужно разделаться с балластом, с дублетами и все ненужное пустить в продажу. Тем самым можно было бы не только выиграть свободное место в музеях, но и получить миллионные средства, обеспечив ими часть расходов на строительство, как это уже и было сделано в Дрездене.

Гофман не справился со строительством Пергамского музея. «Строительство могло быть закончено еще до войны. То, что этого не случилось, — в первую очередь вина Гофмана», — заключает Шефлер. Конечно, сюда добавилась война, из-за которой работы были прекращены и появились развалины на острове музеев; они стоят еще и теперь, предоставленные ветру, погоде и разрушительной руке человека.

Бывший министр просвещения Хениш также не занимался этим делом, и Шефлер спрашивает, кто же, собственно, является движущей силой в министерстве. Во всяком случае, не Хениш, так как «его не интересовало искусство, он, очевидно, мало что в нем понимал и обращал свое внимание на области, где мог постоянно и «демократично» проводить свою политику». Все выглядит так, будто бы сложное дело управления музеями находится в руках не особенно заинтересованного министерского советника или даже в руках еще более незаинтересованного, но самоуверенного правительственного советника, который не руководит, а администрирует, не спрашивая Генеральную дирекцию и директоров отделов. Бесконечные бюрократические компромиссы следуют один за другим, а живописные развалины остаются на острове музеев, как и Пергамский алтарь — в своих ящиках. Германия начала гнить еще при Вильгельме. Теперь страна считается демократической, но процесс гниения по-прежнему продолжается.

Это прекрасно, что министерство гарантирует окончание строительства до 1924 года, но возможные политические и хозяйственные кризисы при этом не учтены. В лучшем случае удастся обойтись без кризисов. Ну, а что йотом?

Пишет не только Шефлер, пишет и Виганд, так как боится, что новый министр просвещения, доктор Бёлиц, может отступить перед авторитетом Боде. Неужели зря он так тщательно налаживал все связи? Теперь эта его деятельность должна «сработать», и господин министр сможет принять ее к сведению, во всяком случае, связи Виганда должны произвести на него впечатление. Виганд борется за «свой» музей, как и Боде за «свой». И он это делает с полным правом. Архитектурные залы Виганд считает такими близкими для себя, что это трудно выразить словами. Но кто сказал «а», должен сказать и «б», кто хочет сохранить Пергамский алтарь, должен принять и архитектурные находки Виганда. Tertium non datur[73], намекает Виганд. Либо все, либо ничего. И что знают профессора, филологи и археологи о иногда деловой, но большей частью неделовой, иногда служебной, но в основном личной борьбе за власть в музеях и министерствах?

В конце сентября 1921 года в городе Иене состоялись 53-е совещание немецких филологов и представителей различных школ, принявшее решение, направленное затем в адрес министерства: «Нужно сделать все возможное, чтобы восстановить Пергамский музей, который уже слишком долго не используется в учебных целях». И Хуманну в далекой Смирне неспокойно в своей могиле, потому что именно филологи заботятся о его любимом детище.