Виганду остается только (только? Достаточно ли ему, прирожденному организатору, этого только?) должность первого директора Античного отдела, но он получает теперь достаточно времени для проведения раскопок где-нибудь далеко от Берлина. Пергам, старый Пергам манит его, наследство Карла Хуманна, наследство Александра Конце. И вот в конце марта 1927 года Виганд начинает на крепостной горе новые раскопки (продлившиеся до 1936 года), задачей которых было в первую очередь исследовать сад царицы. Находки оказались совсем другого рода, чем ожидали: не храмы и не дворцы, а крепостные арсеналы и зернохранилища, расположенные так высоко, что вражеские ядра не могли их достать. Среди щебня нашли черепок с печатью, относящийся к 40-му году правления царя Аттала, следовательно, примерно к 201-му году до нашей эры. Склады, снабженные вентиляцией, неслыханно велики: каждый из них вмещал, если засыпать его ячменем только на метр высоты, 175 тысяч килограммов — годовой запас для тысячи жителей. Потом начали раскапывать дворец царицы, затем открытый Хуманном Асклепион вместе с жилищами жрецов, врачей и пациентов. В конце концов наступает очередь храма Сераписа и Исиды в Нижнем городе.
В Берлине вновь вспыхивает спор. Неожиданно Гофману (семидесятипятилетний Гофман в конце-то концов только на протяжении восемнадцати лет мог считаться компетентным архитектором по строительству музеев) приходит в голову мысль во изменение плана его предшественника Месселя передвинуть вперед фронтон алтаря на три с половиной метра. При давно уже утвержденном и осуществленном проекте, который предусматривал тридцатиметровую глубину зала, разница по новому плану составила более десяти процентов, что создавало совершенно иную пространственную картину.
Это лило воду на мельницу доктора Галла, который хотя и не был партийным соратником Гофмана, но все еще пользовался авторитетом в министерстве, а следовательно, являлся человеком могущественным. Выступая всякий раз против всего, что имело хотя бы какое-нибудь отношение к Пергамскому музею, Галл с превеликим удовольствием пользовался любым удобным случаем, чтобы дать своим музыкантам команду начать новое da capo. Престарелый Теодор Вольф публикует в «Берлинер тагеблат» передовую статью в форме слащавой элегии, которая оплакивает старый Пергамский музей; автор этой статьи высказался за реконструкцию всего алтаря.
Здесь он пошел даже дальше Гофмана, который, по крайней мере, точно знал, как отличаются «три с половиной» от «около тридцати метров». Но разницу между взглядами того и другого не заметили ни редакторы, ни читатели. Эта же газета публикует тремя неделями позже тревожную заметку, сообщив о том, что в Пергамском музее собираются поставить весь алтарь. Компетентные опровержения Цана и фон Массова читают лишь немногие. Опять общественность основательно сбивают с толку. Советник по строительству Вилле, который, кстати, 18 лет занимает эту должность, тоже склоняется к постройке особого здания для всего алтаря: строительство продлится лишь три четверти года и будет стоить два миллиона.
Более последовательного da capo уже быть не может, так как ровно 20 лет назад уже делались подобные предложения, противоречащие проекту Месселя.
В пергамской крепости Виганд читает вырезки и статьи из газет, которые ему направляет музей. Он коЛеблется недолго, прежде чем решить, следует ли ему совершить полный поворот назад и сойтись с теми, кто хочет осуществить его первоначальное желание: реконструкцию всего алтаря. Советник по строительству Вилле осаждает его телеграммами и письмами, в которых цитирует Виганда 1907 года, выступающего против Виганда 1927 года. Но Виганд тверд; он переживает свой звездный час, подчиняется сильному, которого зовут Мессель, и признает его старый проект правильным. Он прощает ему рыночные ворота и строительный ящик с каменными кубиками. Виганд отправляется в Берлин, выступает на заседании комиссии по строительству с критикой нового проекта и в защиту плана Месселя, то есть за единственно возможный вариант восстановления алтарного зала.