Боги и гиганты

— Спасибо, господин тайный советник. Я очень прошу вас включить в свою программу Пергам и посвятить ему два или три дня. Вы не пожалеете об этом. Город переполнен древностями. Нет почти ни одного строения, стены которого не сохранили бы следов античности. И под домами проходят подземные аркады, во много раз более внушительные, чем великая клоака в Риме! А какие могильники перед городом! Но самое интересное — крепость на горе! Подумайте, десятилетиями или, может быть, столетиями здесь горели печи, превращавшие в известь статуи, украшавшие резиденцию Атталидов. И это продолжалось до тех пор, пока я не вмешался и буквально с помощью угроз не положил конец этим преступлениям! Но и оставшегося достаточно, чтобы пополнить коллекции нескольких музеев! Пожалуйста, господин тайный советник! И подумайте, в Эфесе копают англичане, Сарды, наверное, получат американцы, да кроме того, эти развалины не имеют большого значения и явно позднего времени. А в Пергаме еще ни разу не копали! И как было бы прекрасно, если бы Германия взяла на себя раскопки Пергама и его сокровища украсили бы музеи нашей новой имперской столицы! Пожалуйста, господин тайный советник, не отказывайтесь и приезжайте!

Хуманн говорил с таким жаром, так проникновенно (хотя то, что он в запальчивости схватил своими горячими медвежьими лапами холодные тонкие пальцы собеседника и крепко сжал их, вовсе не свидетельствовало о его хороших манерах), так обещал помогать археологам и сейчас и в будущем, так солидно все аргументировал (ведь берлинские музеи действительно не обладали большими богатствами и столица империи даже не могла конкурировать с Мюнхеном по количеству античных экспонатов, не говоря уже о соперничестве с другими столицами, такими, как Париж или Лондон), что Курциус, лишь на секунду задумавшись и вопросительно посмотрев вокруг, дал свое согласие.

В эту ночь Хуманн опять не может заснуть, хотя и берет с собою в комнату покрытую пылью бутылку старого медокса, чтобы не быть совсем одиноким в своей безумной радости.

Вернувшись в Смирну, несмотря на трепавшую его лихорадку, Хуманн готовит все необходимое к приезду ученых. Их экспедиция должна превратиться в поистине триумфальное шествие. На всех без исключения господ это произвело весьма приятное впечатление.

Наступило 26 сентября — великий день, когда Курциус, Адлер и Гельцер сошли на землю в Дикили. Регли и Гиршфельд остались пока в Смирне, чтобы привести в порядок результаты своих картографических съемок в Сардах.

На берегу археологов уже ожидает Хуманн с прекрасными лошадьми и багажной каретой (да, да, берлинский или гейдельбергский профессор не может себе позволить такую роскошь, как лошадь, а простой инженер в Малой Азии имеет целую конюшню!). Во главе кавалькады едет разодетый, как попугай, вооруженный кавасс. Путешественники уже хррошо поняли, что в Константинополе они явно недооценивали Хуманна; повсюду его хвалили, повсюду достаточно было назвать его имя, чтобы распахнулись закрытые до того двери. Его уважали, как пашу, и, наверное, он властвует здесь, как паша; ведь стоит ему только махнуть рукой, как человек и лошадь уже стоят на месте, готовые выполнять его приказания.

— Где мы будем жить, господин Хуманн? — спрашивает Адлер.

— В моем доме, у Нижнего рынка.

— Извините, вы не миллионер? — спрашивает Гельцер, не без некоторой зависти.

— Ну что вы, я живу только на жалованье, — отвечает Хуманн, улыбаясь, — и оно не так уж велико, хотя я зарабатываю, конечно, больше инженера в Германии. Лошади — это подарок. Представьте себе, на Ближнем Востоке гораздо быстрее и охотнее преподносят подарки, чем у нас. И дом у меня только один, вот этот. Моя жизнь строителя дорог достаточно тяжела и неуютна: часто приходится жить в палатке или вообще под открытым небом. Потому мне иногда хочется иметь какие-то удобства и комфорт, и если представляется возможность, я всегда с удовольствием возвращаюсь домой. Между прочим, господин Гельцер, дома здесь, в Бергаме, так же дешевы, как ежевика.

Он смеется и, глядя на него, весело хохочут Курциус и Адлер. Только у Гельцера такой вид, словно рот его набит незрелой ежевикой.

К счастью, внимание путешественников вскоре было отвлечено римским межевым столбом у придорожной канавы, который Хуманн посчитал слишком тяжелым и незначительным, чтобы присоединить к своей коллекции. Его поставил консул Марк Аквилий, и сейчас ученые господа оживленно обмениваются мнениями об этом историческом деятеле и времени его жизни.