Боги и гиганты

Солнце опускается за горизонт, город и крепость озаряют красные и золотые блики заката. Археологи подъезжают к могильным холмам у городской стены. Здесь их ждет роскошная кавалькада: сам каймакам со свитой прибыл приветствовать высокопоставленных гостей. Так как каймакам говорит только по-турецки, Хуманн вынужден переводить, а поскольку чиновник ни в коем случае не хочет сократить своей приветственной речи хотя бы на одно слово (правда, переводы Хуманна всегда намного короче), церемония затягивается. Когда путешественники въезжают в город, становится совсем темно. Они сходят с лошадей и тащат их за собой вверх по крутым улицам. Уже издали гостеприимно светятся им навстречу окна домика Хуманна и, когда ученые входят в дом, там их ждет ужин — накрытый стол, по немецкому обычаю под керосиновой висячей лампой с абажуром (ну, точно, как дома) из желтого шелка. Даже дортмудское «Лёвенброй»[30] стоит на столе, а позднее их ждет доброе рейнское вино. Друг Хуманна, тоже из Штееле, настоятель Кёльнского кафедрального собора Шнютген (или, как произносит Хуманн, — Схнютьен), каждый год посылает ему солидную бочку.

Отряхнув дорожную пыль, гости знакомятся с прислугой Хуманна, его помощником, механиком Гуком, женой Гука и его сыном, который ходит в греческую и в турецкую школы. Конечно, Курциус с трудом подавляет в себе чувство неприязни, когда видит, как Гуки без всякого колебания садятся за стол вместе с ним, тайным советником и бывшим воспитателем, а затем и другом кронпринца Фридриха. Но для Хуманна это кажется совсем обычным, и поэтому приходится терпеть. Не успевает Курциус проглотить подобную бестактность, как его испуганный взгляд уже направлен от своей тарелки к раскрытому окну.

— Комары! — кричит он. — Окно! Ради бога, закройте же окно, фрау Гук! Еще в Смирне меня до волдырей искусали комары и других господ тоже!

— У нас здесь горный воздух и нет комаров, господин тайный советник, — спокойно отвечает кругленькая энергичная женщина. — Здесь вы будете жить как в раю и уже через несколько дней забудете про свои раны. Разрешите еще студня?

— Спасибо, не откажусь, фрау Гук.

Весь четверг с утра до вечера археологи проводят в крепости на горе, и если в Константинополе они предполагали, что Хуманн кое-что приукрашивал в своих рассказах, то сейчас убедились в его правоте. Скорее даже, он рассказал далеко не все.

— Veni, vidi, vici[31], — шутит Курциус, для которого нет ни крутых склонов, ни слишком высоких стен, ни непроходимых кустарников. А то, что не заметит Курциус, то видит Адлер. Не случайно Курциус каламбурит: «У Адлера — орлиные глаза».

Хуманн — на седьмом небе, ведь он может показать свою крепость специалистам, которые так же, как и он, приходят в восторг от древностей! За все эти годы он не нашел почти никого, с кем можно было бы по-настоящему поговорить и поспорить о древностях. Теперь, наконец, Хуманн может рассказать о своих находках и страданиях. И слушатели не считают его дураком (как некоторые дилетанты до сих пор), а всё принимают всерьез, хотя при этом почти все — за исключением Адлера — и вносят в беседу оттенок снисходительности к неспециалисту и не члену академии (ну кому же из них могло прийти в голову назвать строительную школу академией?). Это все неплохо. И как же умны эти господа, с каким усердием дискутируют они о типично пергамском способе строительства, в частности о возведении сводов, о характерных для Пергама выдвинутых вперед террасах на опорах и двойных стенах из чередующейся высокой и низкой кладки. Однако, хотя он уже четыре раза провел их мимо византийской стены, две его плиты не увидели даже орлиные глаза Адлера! Эх, вот это день! Никогда он не забудет этот четверг, 28 сентября 1871 года. Такую дату следовало бы записать толстым карандашом в календарь жизни, и цифры должны быть размером с упавшую коринфскую колонну — ведь его самое страстное желание начинает осуществляться. Ключом забил родник сокровенных мечтаний инженера, который долгие годы не видел ничего, кроме щебня и пыли строящихся шоссе, родник, который уже почти был засыпан его каждодневным трудом. Но самое главное и прекрасное то, что гора с крепостью, которая до сих пор принадлежала только ему, Карлу Хуманну, станет теперь достоянием науки. Ее тайны будут раскрыты, раз Курциус здесь. Теперь его знания крепостных развалин смогут быть использованы на практике.

— Я очень рад, господин Хуманн, — говорит Эрнст Курциус, до сих пор такой холодный и неприступный. Он невольно берет обе руки Хуманна в свои и пожимает их так сердечно, как только может. — Я рад, что прислушался к вашему совету и приехал в Пергам. Я не ожидал найти здесь столько интересного. Честно говоря, когда вы рассказали нам в отеле «Византия» о своей коллекции, я думал, что это обычный хлам, который часто держат у себя дилетанты, но все оказалось не так. И я надеюсь, что мне еще удастся выпросить у вас несколько терракотовых и бронзовых предметов для нашей античной коллекции. К сожалению, наш бюджет невелик, и хорошей цены мы не сможем вам дать.