Боги и гиганты

В субботу, после праздничного обеда, в приготовление которого фрау Гук вложила все свое искусство, ученые господа завершили свой визит. Хуманн и, конечно, его кавасс проводили их до турецкой деревни на заливе Элеи, где на каком-то дворе ученым показали полузарытую плиту с греческой надписью, которая, к сожалению, была значительно повреждена. Курциус и Гельцер, ползая на коленях, целый день снимали с нее копию и переписывали текст. После этого они поспешили на ближайшую железнодорожную станцию Кассаба, чтобы успеть на поезд до Смирны.

Хуманн с некоторым разочарованием едет домой, отправив вперед своего кавасса и лошадей. Не все вышло так, как он задумал. Но все-таки грудь его переполняет безмерная радость. Наконец-то он нашел людей, которые его понимают, наконец-то могут воплотиться в жизнь его мечты, которые пока оставались лишь планами и пожеланиями. И теперь он, дилетант, а может быть, даже и фантаст, уже не один, за ним стоит наука его отечества, и когда-нибудь его находки выставят в Берлинском музее. Они будут вдохновлять тысячи посетителей так же, как до тех пор вдохновляли только его одного.

Глупо, конечно, обстоит дело с лицензией. Не преувеличивает ли здесь Курциус? Разумеется, около Штееле нельзя раскопать даже самую скромную урну, не испросив разрешения у советника или у того, кто там этим ведает. И каменный топор, который Хуманн нашел — да, когда же это было? кажется, в шестнадцать лет, — он ведь тоже не оставил себе, а послушно отдал в гимназию.

И, наверное, топор еще сегодня лежит там с приколотой к нему пожелтевшей бумажкой: «Дар гимназиста младшего класса К. Хуманна». Однако там совсем другое дело. Там Германия. А здесь — Малая Азия, Турция. Конечно, турки — хорошие люди, с ними жить можно, а некоторых из них он даже очень любит. Но они должны быть благодарны немцам за то, что те так много для них делают. Строят шоссейные дороги, например. А он, Хуманн, собирает на их территории древние вещи. Ну и что из того? Что они делают со своими древностями, видно хотя бы по печам для обжига извести. Эти печи не беспокоят ни каймакама, ни вали, ни министра. Они должны радоваться, что другие спасают сокровища древности! Лицензия? Значит, часть находок нужно отдавать им, работать половина-наполовину. Немцы строят у них, платят им, кормят массу людей, а потом придут эти парни из Косполи, которые не пошевелили ни одним пальцем, и, любезно улыбаясь, заберут половину трофеев или даже две трети. Какая вопиющая несправедливость! Следует как-нибудь изложить эти соображения Курциусу. Теперь, после проведенных вместе дней, Курциус перестал быть для Хуманна недосягаемой звездой, а стал его союзником, даже другом. Стоп! Может быть, не следует спешить. Еще есть время. Под грузом своих многочисленных дел Курциус, вероятно, забудет о разговоре по поводу лицензии. Надо ждать. И на свой страх и риск, но активнее, чем до сих пор, во много раз активнее, нужно продолжать поиски. В Пергаме никто не будет возражать. Было бы просто смешно, если бы кто-либо попытался воспрепятствовать ему, Хуманну!

Хуманн откашлялся, дал своему уставшему коню шпоры и запел хриплым басом песню Шиллера о наезднике, скучающем в вечерних сумерках, подернутых синевой. Так он ехал, направляясь к крепости на горе, поднимающейся далеко впереди из равнины Каика.

Глава третья

После отъезда ученых, на той же неделе, Карл Хуманн начинает раскопки в крепости. Эти работы он проводит уже не как любитель или частное лицо, а как уполномоченный королевских музеев, как поверенный археологической науки. Он вербует нескольких опытных рабочих, получает из Смирны нужные инструменты и поднимается в крепость, к византийской стене.

Но стена долго и упорно сопротивляется, не желая выдавать свои сокровища, которые она хранила более тысячи лет. Она сложена так плотно и прочно, что каждый кусочек приходится выламывать с помощью клиньев тяжелыми молотами. И, пожалуйста, поосторожней с плитами. Долбить надо на безопасном расстоянии от них, чтобы ничего не разрушить. А когда плиты будут освобождены, их поднимут лебедкой и аккуратно уложат на постель из сена.