Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции

– Нет, дитя мое, я не помешалась и не издеваюсь над тобой. Одиссей и вправду вернулся! Это он явился к нам под личиной того бродяги. Мы с Телемахом знали, что это он, но помалкивали, пока он придумывал, как отвоевать свой дом. Я случайно нащупала старый шрам у него на бедре – это точно он! Эх, видела бы ты его давеча, когда он стоял, как лев, на горе трупов, весь в крови сраженных им негодяев.

Пенелопа медленно спускалась по лестнице, не представляя, как ей теперь поступить – кинуться этому человеку на шею или держаться от него подальше. Когда она вошла в зал, герой сидел понурившись. Она всматривалась в него – и вроде бы узнавала того, кого любила когда-то, – но не могла заставить себя сделать к нему и шага.

– Матушка! – воскликнул Телемах. – Почему ты так неласкова с тем, кто двадцать лет провел в скитаниях? Твое сердце всегда было тверже кремня, но сейчас это просто немыслимая жестокость!

– Оставь нас одних, Телемах, – попросил Одиссей. – Твоя мать сама разберется, как ей быть. А у тебя сейчас другое важное дело: мы перебили сыновей из знатнейших семейств Итаки, их родня явится мстить нам, как только узнает. Поэтому сделаем вид, будто у нас тут свадебный пир. Пусть музыканты играют, а слуги танцуют, пусть весь город слышит звуки праздника. Все решат, что твоя мать наконец выбрала себе мужа. Так мы выиграем немного времени.

Распорядившись так, Одиссей вышел из зала, чтобы служанки отмыли его от крови и принесли приличную одежду. Афина сделала его еще сильнее и выше, чем четырьмя днями ранее, когда он только высадился на Итаке. Былую густоту и цвет его кудрям она тоже вернула, как и молодой румянец щекам. Неотразимый, словно бог, он вновь уселся напротив Пенелопы.

– Ты невероятная женщина! – сказал он негромко. – Видно, и вправду у тебя железное сердце, если оно способно не пустить тебя к любимому мужу. Однако давить на тебя бесполезно, насколько я знаю.

– Я не железная, я осторожная, – ответила Пенелопа. – Двадцать лет я изощряюсь, чтобы сберечь принадлежащее Одиссею, и не намерена перечеркивать свои труды одним опрометчивым поступком. Уже вечер, договорим завтра. Эвриклея, вытащи мое супружеское ложе из опочивальни в коридор, пусть этот человек, если он и в самом деле мой муж, поспит в своей собственной кровати, хоть и не рядом со мной.

– Пенелопа! Как же так? – воскликнул Одиссей, вскакивая на ноги. – Это ложе не под силу перенести никому! Я ведь сам сколотил его вокруг оливы, которая выросла такая стройная и высокая ровно на том месте, где я собрался устроить нашу спальню, – она служила нашей кровати отличным столбом.

Вот тогда сердце Пенелопы растаяло. Только они вдвоем с Одиссеем знали, как устроена их кровать. Она обняла мужа и покрыла его лицо поцелуями:

– Прости меня, Одиссей! Боги безжалостны к женам. Я всегда боялась, что меня заманят в ловушку ложной любви и подтолкнут к измене, как Елену и Клитемнестру. Я взрастила в своем сердце недоверие, чтобы оставаться верной тебе.

Они плакали, обняв друг друга, словно два мореплавателя, выбравшиеся на берег после кораблекрушения, в котором погибли все их спутники, – радуясь собственному спасению и горюя обо всех тех, кого не вернуть. Наплакавшись, они отправились в постель и предались любви, а потом долго делились историями о своих злоключениях и о том, как они из этих злоключений выпутывались. Бок о бок лежали они в кровати, построенной вокруг оливы, и не смыкали глаз, пока оба не выговорились.

Утром Одиссей отправился в дом старого Лаэрта, где тот ухаживал за своими садами, и показался отцу. Афина помогла Одиссею заключить мир с родными погибших женихов. После этого на Итаке наступил покой. Одиссей принес в жертву Тиресию черного барана, а остальным теням усопших – лучшую корову в своем стаде. Затем, оставив Телемаха править вместо себя, взвалил на плечо весло и пошел искать народ, не ведающий вкуса соли. Долго пришлось ему странствовать, пока наконец не обнаружил он таких людей в глуши Феспротии. Там он воткнул весло в землю и принес жертву Посейдону. Дома его ждал богатый урожай на полях и в садах, тучные стада и новорожденный сын Птолипорт.

Но однажды на Итаку принесло бурей чужеземца – юношу с юркими золотистыми глазами, целеустремленного, пылкого и любознательного. Не догадавшись, что волею Посейдона его корабль вынесло не куда-нибудь, а именно к тому острову, куда он держал путь, юноша вышел на берег пополнить припасы и нашел пасущееся на ближайшем лугу стадо. Когда он гнал коров на корабль, явился Одиссей. Перебранка переросла в потасовку, и незнакомец в запале кинулся на Одиссея с копьем. И ранил-то неглубоко, но через несколько мгновений Одиссей уже лежал мертвым. Наконечник копья был вырезан из ядовитого хвоста ската. Только когда сбежались местные и незнакомец назвал себя, открылся им весь ужас роковой случайности, подстроенной желчным Посейдоном: это был Телегон, сын Одиссея, которого родила ему Цирцея уже после того, как он покинул ее остров. Не слушая предостережений матери, Телегон отправился искать отца – и нашел, но по нелепой случайности убил.