Любая женщина имеет право на выбор: быть ли ей домохозяйкой или не быть. Нет ничего плохого в том, чтобы увлечься созданием домашнего уюта и быть счастливой. Но ужасно принуждение к этому – ведь Полина, может быть, мечтала о Пулитцеровской премии так же, как Светлана мечтала о величайшем театре России.
Может быть, все Полинины надежды и чаяния были сфокусированы на точках, определяющих резкость кадра… Она жила и дышала этим, и, скорее всего, не спешила замуж, и уж точно – не спешила отказаться от мечты ради того, чтобы стать опытной завязывательницей галстуков.
Нужно удостовериться, что Светлана сама сделала выбор и знает о его последствиях.
В-третьих, очень хочется еще раз посмотреть в глаза Глебу и спросить: зачем? Зачем ты превратил меня в домашнюю кошку? Разве это была любовь? И любил ты меня хоть минуту из тех, что мы провели вместе?
Этот пункт тревожил Полину до слез. Пять лет она прожила с мужчиной бок о бок его жизнью: кормила его и устраивала его быт, украшала его вечера, отдавалась ему ночами. Она лечила его чаем с медом, когда он простужался, она растирала ему спину пчелиным ядом, она заботилась о его гардеробе, она готовила его любимые блюда. Она радовалась, когда он хвалил ее, печалилась, когда злился. Она волновалась за его бизнес и за его дела, желала ему удачи и хорошего дня, она верила в его участие к ней.
Любила ли она его? Полина не могла ответить себе на этот вопрос. Но Глеб точно не был ей чужим. В глубине души теплилась надежда, что события последних дней – легко разрешимый фарс, над которым он посмеется и скажет: «Девочка моя, ну что ты себе напридумывала? Я был в командировке и привез тебе платье цвета лондонского дождя!»
Глава 9
– Приехали.
Полина расплатилась с водителем и вышла из машины.
Дом укоризненно темнел глазами-окнами. Яблони отцветали. Легкое кружение лепестков сменилось утомлением. Лепестки лежали на дорожках, словно маленькие воины, павшие в битве за любовь и красоту.
Скоро появятся завязи, и ветки яблонь наполнятся плодами. То там, то сям будет раздаваться жалобный треск. Не выдерживая тяжести плодов, деревья гнутся, изнемогая.
Суть и труд плодоношения…
А после появится под ногами яркий ковер из розовых яблок… Увидит ли их Полина?
Она остановилась у грядки с левкоями. Бедные, совсем засохли. Еще одна неудачная попытка.
Но некогда, некогда горевать над увядшими цветами! Нужно привести себя в порядок и накрыть на стол.
Полина постаралась не прислушиваться к тишине комнат. Она и без того ощущала тяжелую давящую вину. За что – неизвестно. Но вина хуже горячей жвачки: сам не понял, где ее подцепил, но вот она уже на руках, волосах и одежде, и тянется-тянется грязными отвратительными нитками.
Марго даже не удосужилась позвонить заранее, просто примчалась на полчаса раньше назначенного срока. Полина, свежая после душа, с легким макияжем и сияющей на солнце копной рыжих волос, расставляла в беседке бокалы.
– Дорогая! – воскликнула Марго с явным облегчением в голосе и пошла к Полине, раскинув руки для объятья.
Сама она была не такой хорошей актрисой, как Полина: приметны были и ее тревога, и скрытые переживания. Она прикусывала губу, морщила высокий лоб, хлопала ресницами.
Полина приняла ее объятья без тени сомнения. Что ж, с тобой порой было классно, Марго. Почему бы и не поблагодарить за те вечера, когда, забравшись с ногами в кресла, пили рислинг и хохотали до слез над своими, женскими, шутками, когда Марго с уморительной серьезностью честила Полинины проблемы, превращая их из проблем в легкие недоразумения.
– Какие прекрасные изумруды! – воскликнула Полина, разглядев новый комплект украшений на подруге. – Невероятный цвет! Откуда такая роскошь?
– Ой, да так, – махнула рукой Марго, – подарил один медведь. Он не в моем вкусе совершенно, но камни выбирать умеет. – И Марго наклонила голову, чтобы Полина смогла разглядеть чудесные серьги, – выглядят необычно, правда? Это стиль хай-тек. Всякие Шахерезады и прочие восточные радости уходят в прошлое. За этим стилем ювелирное будущее.
– Тебе идет, – признала Полина.
Острые грани серег, кулона и браслета, ломаные их линии действительно очень подходили к образу Марго: громогласной, резкой и уверенной в себе женщины.
– Полька, ну не обо мне же речь! – воскликнула, спохватившись, Марго. – Дай сюда салфетки, я сама разложу, а ты рассказывай, рассказывай! Ты потрясно выглядишь! Это моя Наська тебя так покрасила? Она талантище, хоть и малолетка. И ты с ней и улизнула, да? Куда понеслась твоя мятежная душа, почему меня не пригласила? Я обижена, Полька! Хоть бы трубку брала. А то – извините, извините, видеть вас не желаю, Маргарита Валентинна! Разве так можно, овца?
Полина наклонилась и зазвенела бутылками.