К глазам почему-то подступили горячие слезы. Она прервала звонок и повернулась к темной фигуре, неуклюже застывшей в позе краба под ближайшим кустом.
– Вылезай, шпионка, – скомандовала она Марго.
Марго с явным облегчением вылезла из-под куста, шумно отдуваясь.
– А мне икры? – спросила она. – Я тоже ее люблю.
– Будет тебе икра, – засмеялась Полина, – слышала, подруга? Завтра он приедет ко мне, в четыре!
– И ты наденешь развратные трусишки, – показала свою осведомленность Марго. – Я поняла, Полька. Я все поняла.
– Тогда пойдем и выпьем за мой роман!
– Минутку, – твердо сказала Марго, – мне надо позвонить. Подожди, подруга. Я же у тебя остаюсь? Позвоню своему медведю изумрудному, чтоб не ждал…
И она убралась куда-то в темноту.
Полина не стала подслушивать. Она и так знала, кому и с какими новостями звонит Марго. Несколько минут она по привычке приводила в порядок разоренный стол, и когда Марго вернулась, снова подала ей рюмку.
– За роман!
– За роман! – вяло согласилась Марго и выпила.
Потом они сидели, подъедая все, что осталось, и добивая бутылку коньяка. Полине даже не приходилось уже делать вид, что она тоже пьет. Марго словно позабыла о ней. Пила, закуривая после каждой рюмки. И становилась все мрачнее и мрачнее.
– Марго, расскажи о себе, – попросила Полина. – Я так давно с тобой общаюсь и так мало о тебе помню…
– Я, Полька, баба, которая сделала себя сама! – сказала Марго, поднимая вверх палец. – Я из семьи колхозного быдла поднялась самостоятельно и маме-папе открытки на Новый год шлю с пожеланиями всего хорошего и без обратного адреса – больше не заслужили. Отец мой мне ни разу на день рождения ничего не подарил, мать – только мудрые женские наставления. Мол, учись, дочка, и береги честь смолоду, и найдешь себе хорошего мужика, принца на белом «мерседесе», и увезет от тебя из наших гребеней жить на Черное море. На большее ее фантазии не хватало. Предел мечтаний: как везут меня на Черное море на чертовом белом «мерседесе». Когда напивалась, так советовала, какой надо быть, чтобы муж на улицу с голой жопой не выпер: борщи рожать, детей варить… ой, наоборот. Ну, суть ясна. А я смотрела на нее и думала: что ж ты, такая умная, вся в борщах, с синяками ходишь и в одном пальто пятый сезон? А потом то пальто она на меня перешила. И я в училище пошла в лохмотьях из чебурашки… Зачем меня рожали? Хрен ее знает. Баба должна рожать. Кому ты нужна без детей? А кому дети эти нужны? Я вот не нужна была. Отец говорил, что есть два пути: замуж и на панель. В нашем городе так оно и было. И наставительно пальцем тыкал, мол, увижу на панели – зашибу… Я и вышла замуж. Ногами взяла. Пусть на мне пальто драное, зато ноги какие! Такие на рынке не купишь.
Марго закашлялась в темноте, и Полина подумала, что стало холодно – пора бы переходить в дом. Но не хотелось прерывать поток откровений. Что-то должно было проясниться.
– Вышла замуж за торгаша шмотками. Челнок. Знаешь такое слово? – Марго невесело рассмеялась. – Это которые с сумками шарились по Турции, набирали там тряпок и втридорога здесь продавали. Куртку мне кожаную купил и увез в Москву. Там я на рынке стояла, шубами торговала. Вечерами борщи треклятые варила. Как же – тонированная «шестерка» дочери тракториста тот же «мерседес». Все себе отморозила на рынке. Как проклятая пахала, без выходных. На Новый год шубу просила – не дал. Говорит, не заслужила. Говорит, выручка у меня ху… плохая. Не улыбаюсь я людям, понимаешь? Ты бы видела, Полька, тот рынок. Под ногами сопли из картона в сто слоев. Лужи, грязь по колено, псины какие-то шарятся. Людей – прорва, в глазах рябит. Жрать – пожалуйте, лапша китайская с кипятком, чай, кофе. Все, покушала, хватит с тебя. А дома – ублажай его, массаж ему, секс ему, и почему это у нас опять один и тот же гарнир третий день? Что ты за баба такая никчемная! Уезжал за тряпками – я всем сердцем радовалась. Хоть поспать нормально могла. А потом как-то приехал – а у меня недостача. Не знаю, может, сам шубу из мешка попер и мне сказал, что не хватает… Или сперли у меня ее на самом деле – не знаю я!
Голос у Марго прервался, она словно заново переживала тот момент и до сих пор пыталась оправдаться.
– Говорит, отрабатывать будешь. Никаких тебе денег, пока все назад не отобьешь. Даже на прокладки. Тряпки подкладывай. Я рыдала, что как же, неужели не простит – жена все-таки. Он говорит, херня ты, а не жена. Жена мужнино добро бережет, а ты что? Я к родителям собралась, он не пустил – денег на билет не дал – отрабатывай, говорит…
– Господи, Марго…
Полина искренне сопереживала ей, этой женщине, с которой знакомилась заново.