Большая грудь, широкий зад

Деревья в округе все до одного вырубили, в поле за околицей поднимался густой дым. Цзиньтун примкнул к боевому отряду по уничтожению воробьев. Вооружившись длинными бамбуковыми шестами с красными лоскутками на концах и колотя в гонг, члены отряда гоняли воробьев дунбэйского Гаоми из деревни в деревню, не давая им возможности ни поклевать, ни отдохнуть, и те в конце концов камнем падали на землю. Под воздействием различных факторов Цзиньтун излечился от любовных страданий, прошло и пристрастие к грудям вкупе с отвращением к обычной пище. А вот авторитет его значительно упал. Любимую учительницу русского языка Хо Лина причислили к правым и отправили на трудовое перевоспитание в госхоз «Цзяолунхэ», в пяти ли от Даланя. На улице Цзиньтун заметил немого, тот тоже увидел его. Они махнули друг другу и двинулись дальше каждый своей дорогой.

Бурное и радостное время, когда вокруг стоял шум и гам и пылали отсветы огней, быстро закончилось, и Гаоми вступил в новую, унылую пору. Осенним утром под моросящим дождем по узкой немощеной улице с юго-востока в Далань с лязгом и грохотом вступила батарея тяжелой артиллерии. Двенадцать тягачей и двенадцать больших гаубиц. На раскисшей от дождя улице не было ни души, прыгал лишь немой. За время недавнего «большого скачка» он растратил все душевные силы и пребывал в подавленном настроении. Да и выпивал изрядно, поэтому взгляд у него потух, а оставшаяся половина тела расплылась. Но стоило ему завидеть батарею, как он тут же воспрянул духом. Ни с того ни с сего выскочил на середину улицы и преградил дорогу. Тягачи вынуждены были остановиться. Смаргивая капли настырного осеннего дождя, солдаты воззрились на странное существо. Из кабины выскочил рассерженный офицер с пистолетом на боку:

– Жить, что ли, надоело, ублюдок!

Как немой остался жив – непонятно: дорога скользкая, возвышался он над землей совсем ненамного, ниже колеса тягача, да и к тому же попал в мертвый сектор обзора. Заметив мелькнувшую желтую тень, водитель тут же дал по тормозам, но увесистый бампер тягача все же соприкоснулся с большой квадратной головой немого. Крови не было, но мгновенно вспухла здоровенная шишка – чуть ли не с куриное яйцо. Офицер хотел отпустить еще пару забористых ругательств, но от хищного блеска в глазах немого ему стало как-то не по себе, и он перевел взгляд на медали, прицепленные к потрепанной армейской гимнастерке. Щелкнув каблуками, он вытянулся и отдал честь:

– Виноват, уважаемый, простите великодушно!

Немой остался страшно доволен. Он отступил на обочину, освободив проезжую часть, и тягачи медленно потащили тяжелые орудия дальше. Солдаты отдавали ему честь, а он салютовал в ответ, касаясь кончиками пальцев обвисшего козырька шапки. Колонна прошла, оставив за собой окончательно разбитую колесами дорогу. Потянул ветер с востока, косо падали капли белесой осенней мороси, улицу окутал промозглый туман. Иногда дождь стихал, и можно было заметить редких – уцелевших после расправы – воробьев. Немого провожали глазами несколько промокших псов, которые сидели, поджав хвосты, на обочине под навесом стенда наглядной агитации и пропаганды.

Прошедшая мимо батарея гаубиц стала символом окончательного завершения периода всеобщего ликования. Повесив голову, немой потащился домой. Высоко подняв «утюжки», он, как обычно, вознамерился колотить в ворота, но они оказались не заперты. Более того, он необычайно отчетливо услышал их скрип. До этого он пребывал в мире почти полной тишины, поэтому Пичуге с Лайди долго удавалось скрывать свою тайную связь. Кроме того, в последние месяцы большую часть дня немой проводил или на главной улице, или у плавильных печей. А вернувшись домой, падал замертво и засыпал беспробудным сном, чтобы наутро снова ускакать за ворота. Ему было не до Лайди, и это тоже стало немаловажной причиной того, что он несколько месяцев не знал о прелюбодеянии.

Возможно, причиной возвращения слуха к немому стало столкновение с бампером тягача. Кто знает, может, от удара из ушей выскочило нечто инородное, мешавшее слышать. От скрипа ворот он даже вздрогнул, но потом с удивлением услышал стук осеннего дождя по листьям деревьев и громкий храп спящей на кане тещи: видно, матушка сплоховала и забыла закрыть ворота на щеколду. Но самым поразительным были стоны боли и наслаждения Лайди, доносившиеся из восточной пристройки.

Поведя носом, как охотничий пес, он учуял запах ее тела, похожий на лягушачий, и большими прыжками метнулся к пристройке. От скопившейся во дворе воды седалище промокло насквозь, зад прохватила леденящая сырость, и анус прострелила режущая боль.