Большая грудь, широкий зад

Личико редактора побледнело, и он втянул голову в плечи, словно боялся замерзнуть. Позже я узнал, что это Юй Минчжэн, бывший директор издательства и главный редактор газеты провинциальной147 парторганизации, известный правый, а ныне редактор местной газетенки.

– Сегодня, – начала Ма Жуйлянь, – я действительно хочу дать новость на первую полосу. – Она многозначительно глянула на утонченного Юя и глубоко затянулась уже обжигающим губы окурком. Потом смачно плюнула на него и щелкала пальцем, пока не вытряхнула остатки табака, – жест, способный возмутить до глубины души тех, кто эти окурки собирает. Наконец выпустила изо рта последнее облако сизого дыма и обратилась к осеменаторам:

– Все готовы? – Те молча продемонстрировали готовность, высоко подняв орудия труда. Кровь прилила у нее к лицу, она потерла руки, возбужденно похлопала одной о другую, а потом вытерла потные ладони носовым платком. – Лошадиная сперма, у кого лошадиная? – громко спросила она.

Один из осеменаторов сделал шаг вперед:

– У меня, у меня лошадиная. – Голос из-под маски звучал глухо.

– Вот ей введи, – указала она на корову. – Введи корове лошадиную сперму. – Осеменатор заколебался. Сначала посмотрел на Ма Жуйлянь, потом оглянулся на коллег, словно хотел что-то сказать. – Ну, что застыл? Действуй давай, куй железо, пока горячо. Только так можно добиться успеха!

– Как скажете, бригадир! – гаркнул тот, устремившись к коровьему заду, и в глазах у него мелькнуло каверзное выражение.

Когда он вводил эту штуку, рот у Ма Жуйлянь приоткрылся, она тяжело задышала, будто трубку с лошадиной спермой вводили ей, а не корове. Потом решительно выпалила целую серию команд. Бычьей спермой велела оплодотворить яйцеклетку овцы, бараньей – крольчиху. Ослиную сперму ввели в матку свинье, а сперму борова, словно в отместку, – в половые органы ослицы.

Главный редактор стоял бледный, челюсть отвисла – не поймешь, расплачется он сейчас или расхохочется. И тут ассистентка с бараньей спермой – длинные загнутые ресницы, невероятно черные, белков почти не видно, глаза – отказалась выполнять приказ. Она швырнула осеменитель на эмалированный поднос и сняла перчатки и маску, открыв густой пушок на верхней губе, правильный нос и точеный подбородок.

– Просто фарс какой-то! – рассерженно бросила она на правильном, четком и приятном на слух путунхуа148.

– Да как ты смеешь! – звонко шлепнула в ладоши Ма Жуйлянь и царапнула по лицу девушки колючим, как зыбучие пески, взглядом. – Если мне не изменяет память, – мрачно проговорила она, будто стягивая что-то с головы, – твой колпак149 не больно-то снимешь и наденешь. Ты не просто правая, а ультраправая, и тебе от этого не отмыться никогда, верно?

Голова девушки на тонкой шее, похожей на былинку после заморозков, бессильно опустилась:

– Верно говорите, я ультраправая, и это навсегда. Но я считаю, что наука и политика – вещи разные. В политике может быть всякое, можно переметнуться на другую сторону: как говорится, утром служить царству Цинь, а вечером – царству Чу; можно называть белое черным, а черное белым. А наука – дело серьезное.

– Замолчи! – выкрикнула Ма Жуйлянь. Она даже запыхтела и подпрыгнула, как бешено работающая паровая машина. – Вот уж чего я тебе не позволю у меня на племенной ферме, так это и дальше сеять вредные измышления. И ты еще рассуждаешь о политике?! Ты хоть представляешь, что это такое? Знаешь, с чем ее едят? Политическая работа – жизненная линия всякой деятельности!150

Оторванная от политики наука уже не наука. В словаре пролетариата никогда не было такого понятия, как внеклассовая наука. У буржуазии наука буржуазная, а у пролетариата – пролетарская…

– Если пролетарская наука, – громко перебила ее девушка, видимо решившая идти до конца, – настаивает на скрещивании овцы и кролика, надеясь вывести новую породу, тогда, скажу я вам, эта пролетарская наука – дерьмо собачье!

– Что ты несешь, Цяо Циша! – Ма Жуйлянь аж зубами заклацала. – Ты хоть соображаешь? Ведь знаешь уже, почем фунт лиха! То, что ты посмела назвать пролетарскую науку дерьмом собачьим, – архиреакционно! За одно это можно посадить и даже расстрелять! Но ты молодая и красивая, – продолжала уже другим тоном Шангуань Паньди, а ныне Ма Жуйлянь, – и я тебя прощаю. Но осеменение будь любезна довести до конца! Иначе, смотри у меня, звезда медицинского института и цвет сельскохозяйственного: я вон ту племенную кобылу объездила, копыта с твое лицо, неужто с тобой не управлюсь!

– Малышка Цяо, – залепетал главный редактор, – послушайся бригадира Ма. Ведь это лишь эксперимент. Вон в пригороде Тяньцзиня хлопок привили на утун, а рис – на камыш. И все прошло успешно – в «Жэньминь жибао»151 черным по белому написано! Сейчас время крушения предрассудков, освобождения мысли, эпоха рукотворных чудес. Если при скрещивании лошади и осла получают мула, кто поручится, что нельзя вывести новую породу от барана и крольчихи? Послушайся, сделай как велено.

Звезда мединститута, «ультраправая» студентка Цяо Циша покраснела до корней волос, у нее даже слезы выступили от обиды.