Большая грудь, широкий зад

– Вот уж истинный Шангуань: скажет – и думай, что за этим стоит! Разве только перед женитьбой интересуешься человеком?

– Думаю, да, – кивнул Цзиньтун. – Моя учительница Хо Лина говорила, что крайне невежливо расспрашивать женщину просто так.

– Это та, что навоз носит?

– Она прекрасно говорит по-русски, – добавил Цзиньтун.

Цяо Циша презрительно усмехнулась:

– Я слышала, ты был у нее лучшим учеником.

– Вроде бы.

Тут она с надменным видом произнесла длинную фразу на чистейшем русском языке. И так быстро, что Цзиньтун даже не всё уловил.

– Всё понял? – спросила она, буравя его черными глазами.

– Похоже… похоже, это печальная детская сказка про маленькую девочку… – пролепетал Цзиньтун.

– И это все, на что способен лучший ученик Хо Лина, – игрушечный тигр, бумажный фонарь, узорная подушка! – разочарованно заключила Цяо Циша. Держа четыре яйца с водой, она уже было направилась обратно к тележке.

– Я у нее и полутора лет не учился, – не сдавался Цзиньтун. – Слишком много от меня хочешь!

– Была нужда что-то хотеть от тебя! – Она стояла вся мокрая от росы со стеблей полыни, и ее пышная, красивая грудь, подпитанная шестьюдесятью восемью яйцами, явно контрастировала с тощим – кожа да кости – телом. Душа Цзиньтуна вдруг преисполнилась сладости и печали, в голову длинными муравьиными цепочками проникало ощущение, что он откуда-то знает эту прекрасную правую. Руки сами потянулись к ней, но она ловко увернулась и нырнула за проволоку. Оттуда донесся леденящий душу смех заведующей Лун.

Взяв одно из наполненных водой яиц, заведующая стала вертеть его, внимательно осматривая. Цзиньтун уставился на нее, и ноги у него просто подкашивались. Цяо Циша с независимым видом разглядывала стволы орудий – горных, полевых и зенитных, – будто в молчаливом крике нацеленные в затянутое тучами небо. Моросил дождь, прозрачные капли скапливались на ее бледном лбу и скатывались по крыльям носа. В ее глазах Цзиньтун увидел чуть ли не спокойное безразличие – такое выражение появлялось в трудные минуты у всех женщин из семьи Шангуань. Он понял, кто она, и сразу стало ясно, почему она постоянно расспрашивала его о семье.

– Просто гениально! – съязвила заведующая. – Настоящий талант. – И вдруг с размаху швырнула яйцо в лоб девушки. Скорлупа разлетелась, по лицу Цяо Циша растеклась грязная вода. – А теперь марш на ферму! – скомандовала заведующая. – Будете наказаны по заслугам.

– Цзиньтун ни при чем, – заявила Цяо Циша. – Его вина лишь в том, что в этой безысходной обстановке он не выдал меня. Как и я не выдала тех, кто не только яйца, но и кур ворует.

Два дня спустя Цяо Циша наполовину урезали месячный зерновой паек и отправили в овощеводческую бригаду таскать навоз вместе с Хо Лина. Там эти две прекрасно владеющие русским языком женщины вдруг ни с того ни с сего начинали размахивать лопатами и переругиваться по-русски. Цзиньтуна оставили на птицеферме. Больше половины кур передохло, и женщин перевели работать в поле в ночную смену. На ферме, где прежде кипела жизнь, теперь приглядывать за несколькими сотнями старых несушек, которые полностью сбросили оперение и щеголяли синими гузками, остались лишь заведующая Лун и Цзиньтун. Лис продолжал свои набеги, и борьба с ним стала их главной задачей.

Летней ночью, когда облака то и дело закрывали луну, как всегда, появился лис. С голозадой курицей в зубах он с важным видом направился уже привычным путем – через ворота из сварной арматуры. Заведующая сделала, как обычно, пару выстрелов, которые уже превратились в некий прощальный салют. Среди пьянящего порохового дыма они с Цзиньтуном стояли как два дурака. Свежий ветер доносил с рисовых полей кваканье лягушек и крики птиц, а лунный свет в разрыве облаков словно облил маслом их обоих. Заведующая что-то проворчала, и он глянул на нее. Ее лицо пугающе вытянулось, жуткой белизной сверкнули зубы. Из широченных штанов, словно наяву, вывалился хвост, толстый, как воздушный шарик. «Заведующая Лун – лиса! – с пугающей ясностью высветилось в мозгу. – Она лиса, и они заодно, вот она все время и промахивается. Этот лис и есть тот молодец, что, по словам Дикой Ослицы, часто пробирается к ней в лунном свете, только в ином обличье». В нос ударил отвратительный лисий запах. С еще дымящимся пистолетом в руке заведующая двинулась к нему. Отшвырнув дубинку, он с воплем кинулся в свою каморку и изо всех сил подпер дверь плечом. Было слышно, как она вошла в комнату за стенкой. Раньше там жили все работницы, а теперь она одна. Дорожка лунного света высветила стену, обитую старыми ящиками. Острыми когтями она скребла по фанере, тихонько поскуливая. Потом вдруг пробила большущую дыру и вошла к нему уже в человеческом образе, но абсолютно голая. Уродливый шрам на месте отнятой руки словно веревка на туго завязанном мешке. Гирьками для весов твердо торчат груди. Скособочившись, она упала перед ним на колени и обняла рукой за ноги, обливаясь слезами и бормоча, как жалкая старуха:

– Цзиньтун… Цзиньтун… Бедная я, бедная… Несчастная я женщина…