Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Но еще раньше, летом 1891 г., произошли события, которые стимулировали интерес правящих кругов и общественности к проблеме окончательного разрешения памирского вопроса в качестве составной части более крупной проблемы обеспечения обороны Индии. Речь идет о действиях отряда под командованием полковника М.И. Ионова, командира Второго Туркестанского линейного батальона, который направился в район Южного Памира как раз с целью разведки «ничейных» земель в пограничном пространстве между владениями России, Британии, Афганистана и Китая. Отодвинув рубеж Российской империи максимально на юг, Ионов и его казаки начали воздвигать пограничные столбы высоко в горах, вынудив цинских подданных силой оружия ликвидировать свой наблюдательный пост в этом районе. Кроме того, встретив британскую экспедицию во главе все с тем же Янгхазбендом и еще одним исследователем Дэвисоном, которые направлялись в ту же область Памира, что и русские, Ионов фактически арестовал и депортировал англичан за, как он выразился, «недозволенную властями России деятельность на русской территории». Раздосадованные этой провокационной, по их мнению, акцией и напуганные поступившей разведывательной информацией, которая впоследствии оказалась ложной, о царских войсках, получивших приказ усилить отряд Ионова и продвигаться с ним далее на юг к Гилгиту, чтобы «захватить форты, прикрывавшие горные проходы, ведущие в Индию», Кабинет тори выступил с чрезвычайно энергичным протестом против политики «свершившихся фактов». Как было сказано в ноте Форин офис, она угрожала привести две империи к открытому разрыву всех ранее заключенных русско-британских соглашений[810]. По воспоминаниям генерала Робертса, он и его штаб пребывали в полной готовности «воевать с русскими» осенью 1891 г. В качестве ответного удара британский экспедиционный корпус осуществил молниеносный, учитывая сложные погодные условия, марш на Хунзу, занявший ноябрь и декабрь того же года. Власть местного правителя Сафдар Али-хана была свергнута, сам он бежал, а его преемник подписал с представителями индийского правительства соглашение о присоединении территории ханства к Раджу

[811]. Хотя консул Петровский запугивал цинские власти в Синьцзяне возможным захватом царскими войсками Сарыкола и других пограничных укрепленных пунктов на Памире, стремясь инспирировать их протест против британской оккупации Хунзы, ему не удалось подбить цинские власти на прямое военное противодействие англичанам в интересующем нас регионе[812]

.

Не вдаваясь в изложение всех перипетий конфликта вокруг памирских походов Ионова, детально описанных отечественными и зарубежными историками[813], отметим, что очередной кризис в англо-русских отношениях, на этот раз по вопросу о разграничении территории Памира, привел обе стороны, как это уже бывало не раз, за стол переговоров. Однако если царские дипломаты настаивали на строгом соблюдении соглашения Грэнвилл — Горчаков, эксперты Форин офис указывали на возникшие новые обстоятельства стратегического, экономического и этно-конфессионального характера, которые изменили положение дел в пограничном регионе. Начавшиеся зимой-весной 1891–1892 гг. консультации оказались вскоре прерванными из–3а русского продвижения на юг в районе верхнего течения Амударьи

[814].

Неудивительно, что Сент-Джеймский Кабинет и особенно правительство Индии стремилось сочетать дипломатические и военные методы борьбы за Памир, хотя посол Е.Е. Стааль неоднократно заверял Форин офис в искреннем желании царя зафиксировать границы в этом «медвежьем углу» как можно скорее[815]

. «Если информация, которую я отправил Вам из Берлина верна, — сообщал Кимберли Лэнсдауну 1 сентября 1892 г., — русские играют на Памире в опасную игру… Я надеюсь, однако, что они все же более разумны, чем мы ожидаем. Самое худшее в том, что невозможно верить ни единому слову, которое они говорят»[816].