Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Путевые заметки, сделанные Громбчевским 23–25 октября 1889 г., свидетельствуют о том, у него произошла неожиданная встреча с капитаном Янгхазбендом в районе Хайан Аксай. Любопытно, что в результате беседы российский офицер по собственной инициативе вручил своему британскому визави, к его немалому удивлению, выверенную карту района верхнего течения Амударьи со всеми притоками. Примечательно, что вскоре индийское правительство использовало ее как основной источник для делимитации границы на Памире. «Мы простились, обещав продолжать знакомство, поддерживая переписку. Английская экспедиция, а в особенности бравый начальник ее, оставили самое лучшее впечатление», — записал Громбчевский в своем дневнике после расставания с отрядом Янгхазбенда[788]. Однако, несмотря на дружеские взаимоотношения, сложившиеся между двумя исследователями, британский капитан рекомендовал своему новому знакомому продвигаться далее по маршруту, который «не имел абсолютно никакого значения и вел в никуда», как позднее признавался сам Янгхазбенд, не отрицая того, что путешествие Громбчевского могло завершиться его гибелью в горах

[789]. Похоже, что мотивом для такого «низкого трюка» явились не опасения возможности получения царскими властями точных сведений о путях сообщения, пригодных для прохода войск и провоза снаряжения, а месторождения золота и нефритов в Южном Памире, которые вызывали коммерческий интерес британцев[790]

. Тем не менее, новая встреча Громбчевского и Янгхазбенда в Яркенде годом позже, 9–10 октября 1890 г., оказалась довольно теплой при том, что английский офицер скрыл реальную цель новой миссии в Синьцзян, упомянув лишь о своей роли в качестве посредника между афганцами и китайцами по вопросу о границе[791].

Сообщения остальных русских путешественников, совершавших поездки в область Памира, таких, как Потанин, Покотило, Нотович, братья Грум-Гржимайло и других, вместе с донесениями Петровского из Кашгара привели царское правительство к выводу о том, что пришло время прочно закрепить этот горный край за Россией, вытеснив оттуда не только слабых китайцев, но и англичан, стоявших за спиной афганского эмира. Историческим обоснованием подобных претензий, по мнению российских экспертов, могла стать прежняя вассальная зависимость памирских ханств от Коканда, вошедшего в состав Романовской империи[792]. Военные администраторы разных уровней на местах поддерживали планы оккупации Памира из стратегических соображений. Так, один из них штаб-капитан Скерский рекомендовал правительству аннексировать область по двум главным причинам: первой, для создания угрозы Бадахшану с отвлечением афгано-британских сил на его оборону и второй, чтобы отрезать Афганистан от Британской Индии в случае русско-английского конфликта[793]

.

Со своей стороны, военные аналитики в Лондоне и Калькутте сосредоточили внимание на проблеме закрытия последней бреши в оборонительной линии на северо–3ападе Раджа. В качестве типичного примера комментариев и рекомендаций, которые получало британское и индийское правительства, укажем на серию статей упоминавшегося Джорджа Керзона, известного путешественника, государственного и общественного деятеля. Именно на волне шумихи вокруг Памира он выступил с обновленной концепцией «научной границы» между владениями двух империй в Азии. Разделяя опасения касательно неизбежного, по его мнению, похода русских на Индию, Керзон, который сумел пересечь верхом все северо–3ападное пограничное пространство Афганистана и Индии в 1887–1888 гг., утверждал, что «в конкретном случае северо–3ападных рубежей Индостана понятие «научная граница» фактически означает пограничную линию, проведенную на дальнем расстоянии от горных проходов, которые ведут в долину Инда, вместо рубежной черты, которая исключала бы эти перевалы из владений Британии»[794].

С его точки зрения, существующая граница России в Центральной Азии не могла рассматриваться как «научная». Поэтому царское правительство было заинтересовано в достижении пределов, являвшихся таковыми в силу комбинации физических, этнографических или политических факторов. Согласно взглядам Керзона, вероятными территориями дальнейших русских захватов могли стать Кашгария, «наиболее подверженная влиянию России часть Цинской империи», и верхнее течение Окса на Памире, где искусственный характер российского фронтира казался наиболее очевидным. По мнению британского эксперта, который отрицал наличие у него стремления «приписать российской политике какие-либо зловещие мотивы в духе Макиавелли», хотя считал, что продвижение вперед «царизма» должно быть остановлено англичанами, Уайтхоллу следовало сотрудничать со своим соперником, насколько это возможно, «в великой работе по подчинению Востока Западу»[795].