Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Хорошо известно, что концепция Керзона, развитая им позднее в объемистом труде о политике России и Англии в Центральной Азии, оказала значительное влияние на внешнеполитический курс лондонского Кабинета, поскольку многие государственные деятели, ученые и военные аналитики указывали на скрупулезность проведенного им исследования всех гипотетических направлений русского вторжения в Индию, включая маршруты, пролегавшие через Памир. Типичным в отношении последних выступало мнение полковника Э. Эллеса, помощника генерал-квартирмейстера по Разведывательному отделу в Индии: «В 1888 г. индийское правительство в послании министру по делам Индии пришло к выводу, что значение Хунзы заключается в возможности достичь из нее Восточного Туркестана через тогда еще неисследованные горные проходы, а также в разрыве между территориями Афганистана и Китая, находившемся к северу (от Хунзы. — Е.С.) в районе Киликского прохода. Прорвавшись через этот разрыв или став хозяевами Кашгарии вместо китайцев, русские могли бы в любое время приобрести очень неудобные (для англичан. — Е.С.) права на Канжут (Хунзу), если ранее сюзеренитет Кашмира над ним не будет обеспечен»

[796].

Для наблюдения за русскими и китайскими интригами на Памире индийское правительство в 1889 г. восстановило пост британского политического агента в Гилгите, первоначально учрежденный во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., но ликвидированный после ее окончания. Кроме того, задача снабжения пограничных гарнизонов отныне возлагалась на Кашмирские имперские войска — новый вспомогательный контингент в составе англо-индийской армии, личный состав которого, кроме офицеров, рекрутировался среди населения Кашмира — союзного Англии княжества на северо–3ападе Индостана. Таким образом, отдельные элементы системы обороны Индии, предложенной Ч. Макгрегором, начали приобретать реальные очертания[797].

Однако правители Пенджаба и Кашмира не оставляли попыток вести «двойную игру», тайно обращаясь к российскому императору с просьбами о поддержке. Один из них, Дулеп Сингх, младший сын Ранжит Сингха, объединителя Пенджаба в период первой англо-афганской войны, о котором мы упоминали в предыдущих главах, совершенно неожиданно для царских властей прибыл на территорию Русского Туркестана в 1887 г. В своем послании Александру III этот индийский принц утверждал, что он представляет большинство владетельных особ Раджа

и от их имени просит царя стать новым сюзереном Индостана. Согласно Дулеп Сингху, почти все индийские принцы ненавидят британское правление и могли бы выступить на стороне русского экспедиционного корпуса в случае вторжения, выставив вспомогательную армию в 300 тыс. чел., чтобы изгнать англичан с территории полуострова. В конце письма наследник пенджабского престола предлагал направить в Радж двух-трех опытных офицеров, владеющих английским языком, чтобы убедиться в искренности сделанного им заявления[798].

Как справедливо писал один историк разведки, «обеспокоенность правительства Индии насчет того, что Россия могла бы использовать жалобы индийских принцев, достигла своего апогея в период, когда вице-королем являлся лорд Дафферин (1884–1888 гг.). На короткое время казалось, что появились шансы для проникновения русских в ключевой по своему стратегическому значению Пенджаб»[799].

После истечения срока пребывания Дафферина на посту вице-короля в ноябре 1888 г. «среди бури недовольства подданных Ее Величества», вызванной его неудачным правлением, ситуация, однако, не претерпела значительных изменений[800]. Несмотря на сдержанную реакцию царских властей в отношении обращений индийских принцев, британская разведка подозревала русских в стремлении расширить шпионскую деятельность как внутри Раджа

, так и на его внешних границах. Так, 12 ноября 1891 г. министр по делам Индии лорд Кросс поддержал негативное мнение нового вице-короля лорда Лэнсдауна о перспективах поездки двух царских офицеров — графа Кройца и барона Нольде: «Вы совершенно правы в том, чтобы не допускать их в Кашмир, хотя мне вообще не нравятся русские в Индии. Каким бы ни была сфера их деятельности, всегда имеется скрытая истинная цель, поэтому, чем меньше мы встречаемся с ними, тем лучше»[801].

Даже кругосветное путешествие наследника российского престола великого князя Николая Александровича Романова, совершенное им в 1890–1891 гг., вызвало подозрения у британских властей. «Я не в восторге от этого тура цесаревича, — писал Кросс Лэнсдауну 7 ноября 1890 г. — Конечно, дело не в его личности, а в сопровождении. Я полагаю, нам следовало бы прикомандировать к путешественникам двоих русскоговорящих англичан, Уоллеса и Гардинга, чтобы избежать всякого недоразумения и при любых обстоятельствах быть способными наблюдать и охранять их»[802].