Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Вторая встреча Доржиева с царем состоялась в середине октября 1900 г. Во время пребывания в Ялте эмиссар Далай-ламы убеждал самодержца, что тибетцы с нетерпением ожидают прихода земного защитника, который выступил бы мечом Господа для спасения их от врагов. Доржиев назвал Николая II Посланником Неба и 169-й реинкарнацией Будды, что соответствовало намерениям царя стать «Властелином Тихого океана»[960]. Следует обратить внимание, что повторная поездка Доржиева в Россию совпала по времени с апогеем военных неудач британцев в ходе войны против буров. На этот раз визит носил, можно сказать, официальный характер, поскольку по распоряжению Николая II с Доржиевым встретился глава внешнеполитического ведомства В.Н. Ламздорф, а в газете

Журналь де Санкт-Петербург было опубликовано сообщение об аудиенции, данной императором 19 октября 1900 г. посланнику Далай-ламы в Ливадийском дворце[961]

.

Тем временем несколько экспедиций с разведывательными целями под руководством Цыбикова, Церемпила и Нарзунова, бурят и калмыков на службе военного министерства, переодетых в костюмы буддийских паломников, отправились изучать пути, ведущие в Лхасу, не забывая проверить сведения о золотых приисках в окрестностях столицы Тибета. Примечательно, что еще 18 апреля 1899 г. министр по делам Индии лорд Гамильтон секретным меморандумом уведомил вице-короля Керзона о том, что русские могут опередить частную компанию некоего влиятельного пробритански настроенного предпринимателя (барона Ротшильда?), если золотые месторождения, расположенные между Трокъялангом и Шигацзе попадут под их контроль[962].

По информации, полученной Сарат Чандра Дасом и другими пандитами, курировавшими тибетское направление в разведывательной службе правительства Индии, вернувшись из России, Доржиев вручил Далай-ламе целый свиток с упоминанием благих поступков, которые якобы совершил российский император. Это должно было убедить духовного лидера Тибета в безупречности Николая II как основного кандидата на роль спасителя Страны снегов. Далее Доржиев указал на множество преимуществ, которые получат буддисты после установления дружественных отношений с таким великим государем, и предложил своему патрону организовать его визит в Санкт-Петербург с целью обращения в буддизм российского самодержца. Наконец, ученый бурят поведал Далай-ламе древнюю легенду о мистической стране Шангри-Ла и о могущественном буддийском принце, который должен появиться в государстве, лежащим «где-то к северу от Кашмира», и который призван объединить весь мир под своим скипетром. Молодой и благородный царь, добавил Доржиев, может рассматриваться как реинкарнация принца, только притворяющегося христианином в целях временной необходимости[963].

Под влиянием продолжительных бесед с Доржиевым и опасений британских интриг на подступах к Тибету Тубтен Гьяцо повелел собрать ассамблею высшего буддийского духовенства и наиболее влиятельных мирян для обсуждения вопроса об отправке третьей тибетской миссии в столицу Российской империи под началом вездесущего Доржиева, чье влияние на правителя Тибета в тот момент явно превосходило воздействие на Далай-ламу XIII британофильских или прокитайских группировок среди властной элиты Страны снегов.

Таким образом, членам очередной миссии были предоставлены самые широкие полномочия. 6 июля 1901 г. Николай II торжественно приветствовал тибетское посольство в Петергофском дворце. Спустя пять лет С. Спринг-Райс, замещавший посла в качестве временного поверенного в момент визита Доржиева, прокомментировал это событие следующим образом: «Реальным мотивом выступает мысль, которую он (царь. — Е.С.) зафиксировал в своей голове, что, если он примет или будет облечен правом действовать как временный протектор главного центра буддийской веры, он станет моральным лидером всего азиатского континента»[964].

Чтобы еще больше подогреть амбиции самодержца, посланец Далай-ламы преподнес ему проект секретного русско-тибетского договора о союзе, текст которого, по свидетельству очевидцев, был выгравирован на специальном золотом блюде. Однако большинство членов Особого совещания, созванного в Петербурге для обсуждения статей договора, отвергли его как преждевременный и рискованный, хотя и выгодный для России в качестве инструмента сдерживания агрессивных поползновений англичан в Восточной Азии[965].