Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

С начала 1900-х гг. в англоязычной прессе Индии и Китая циркулировали панические слухи о зловещих намерениях России в Тибете. Сообщалось, например, о трех инструкторах, которые якобы прибыли в Лхасу, чтобы обучить солдат формировавшейся тибетской армии пользоваться пулеметами. Говорилось также о том, что губернаторы юго–3ападных провинций Китая были якобы подкуплены российскими агентами, чтобы не препятствовать транспортировке в Тибет оружия и боеприпасов из России[979]. В апреле 1902 г. телеграфное агентство Рейтер передало информацию о том, что посланник в Китае П.М. Лессар обратился к пекинскому правительству с предложением о предоставлении независимости Тибету, которое правительство Индии расценило как первый шаг на пути превращения высокогорной страны в российский протекторат

[980].

Донесение посланника в Пекине, опытного ориенталиста сэра Эрнеста Сэтоу, поступившее в Форин офис 2 августа 1902 г., серьезно поколебало традиционное скептическое отношение Бальфура и Лэнсдауна к публикациям в прессе. Комментируя текст русско-китайской конвенции по Тибету, якобы согласованной сторонами и опубликованной в Чайна Таймс

, Тянъ-цзин Дэйли Ньюс и некоторых японских газетах в конце июля 1902 г., Сэтоу отнюдь не исключал вероятности того, что документ действительно готов к подписанию. По версии газет конвенция состояла из двенадцати статей, согласно которым Китай уступал России свой сюзеренитет над Тибетом в обмен на содействие Пекину в переговорах с Британией, Германией и Японией по политическим и торговым вопросам. Далее, по этому документу дипломатические и военные представители России приобретали право аккредитации в Лхасе для контроля за внешними сношениями и, что было еще важнее, для надзора за разработкой минеральных ресурсов Тибета (читай, месторождений золота!)

[981].

Как говорилось ранее, активность русских в Стране снегов, действительная или вымышленная, стала решающим аргументом для лорда Керзона в его масштабных планах реконструкции обороны Индостана. «Россия заключила определенное соглашение с правительством Тибета, которое ныне будет иметь результатом прибытие российского посла в Лхасу, а спустя немного времени установление российского протектората, — возмущенно писал вице-король в середине 1902 г. — Это абсолютно неспровоцированный и совершенно недопустимый вызов нашей власти и позициям, должен встретить, по моему мнению, скорейший и самый решительный отпор. Если мы ничего не сделаем сейчас, когда все карты пока еще у нас на руках, то заслужим худшее, что может с нами случиться»[982]

.

Испытывая нежелание пускаться в дальнейшие авантюры после окончания войны против буров и памятуя о необходимости неизбежных дополнительных затрат, лондонский Кабинет колебался между «твердым» и «мягким» курсом в отношении Тибета. В первом случае многие представители властной элиты испытывали опасения создать прецедент для силового решения проблемы, которым впоследствии могли воспользоваться русские в Афганистане и Персии. Кроме того, любая военная акция, по мнению членов влиятельной Китайской ассоциации, была способна ускорить дезинтеграцию Цинской империи, что нарушало планы торгово-промышленных кругов по превращению долины Янцзы во «вторую Индию» с точки зрения размеров извлекаемой там прибыли[983]. Неслучайно поэтому весной — летом 1903 г. английская дипломатия неоднократно зондировала в Петербурге мнение царского правительства относительно условий соглашения по Тибету. Представляется верным утверждение, что Кабинет и особенно Комитет имперской обороны, о предыстории создания которого говорилось выше, интенсивно дебатировали проект сделки с Россией. В обмен на отказ от сближения с Лхасой, англичане предлагали русским расширить сферу сотрудничества по Афганистану, к примеру, открыв рынок этой страны для торговых операций с Русским Туркестаном[984].