Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Переговоры по афганской и персидской проблемам получили новый импульс в ноябре 1906 г., когда Чарльз Гардинг, назначенный после пребывания послом в России на должность заместителя государственного секретаря по иностранным делам, признал в беседе с временным поверенным С. Поклевским-Козеллом справедливость притязаний России на Черноморские проливы. Значимость изменения позиции лондонского Кабинета для Петербурга отражена в письме представителя на берегах Босфора Зиновьева главе МИД Извольскому: «Представляется крайне желательным, чтобы наш Черноморский флот излечился от своей беспомощности и чтобы был обеспечен доступ к Средиземному морю. Кажется возможным поднять этот вопрос только при условии, что мы сможем установить искреннее взаимодействие с Англией. Все планы атаки на Индию неосуществимы и должны быть отнесены к области фантастики. Уступки с нашей стороны возможны по среднеазиатскому вопросу, если Англия готова помочь нам с проблемой Проливов»[1206].

Как позднее вспоминал Никольсон, получив телеграмму от Поклевского-Козелла о признании Форин офис российских интересов в Босфоре и Дарданеллах, Извольский «просиял от счастья» во время беседы с послом, подчеркнув, что считает это заявление «настоящим прорывом» и событием эпохального значения в истории международных отношений. Так, с конца 1906 г. царские дипломаты значительно смягчили критику в адрес британской позиции относительно Персии. Чтобы обосновать намерение России получить эксклюзивное право для своих боевых кораблей свободно следовать через Проливы, Извольский вручил Никольсону меморандум от 14 апреля 1907 г.[1207] Используя сдвиги в позиции англичан по Босфору и Дарданеллам в качестве главного козыря, главе МИД удалось преодолеть жесткую оппозицию переговорам со стороны части двора, генералитета и политиков — англофобов. Более того, он сумел убедить в своей правоте даже влиятельного премьер-министра А.П. Столыпина. Именно в это время редакция Таймс обратилась к царскому правительству с конфиденциальной просьбой поощрять толерантность и позитивные настроения по отношению к Великобритании в российской прессе

[1208].

Источники не подтверждают мнение, разделяемое некоторыми историками, касательно якобы больших уступок, сделанных Извольским Грею, особенно по афганскому вопросу[1209]. На самом деле, практически по всем пунктам было выработано компромиссное решение, кроме ситуации в трех регионах: Черноморских проливах, Персидском заливе и Монголии. Что касается первого вопроса, руководитель Форин офис предложил вынести его обсуждение за скобки конвенции, отложив решение под предлогом желательности консультаций с другими державами, прежде всего Германией и Австро-Венгрией, интересами которых нельзя было в этом случае пренебречь[1210]

. Извольский, в свою очередь, заверил Грея об отсутствии у России планов вмешательства в дела арабских шейхов Персидского залива, несмотря на национально-освободительное движение, которое набирало там силу[1211]. Наконец, комментируя так называемую «монгольскую формулу», имевшую ввиду признание Лондоном интересов России на севере Цинской империи, Грей посоветовал своему визави урегулировать эту проблему путем прямых переговоров с Токио[1212].

31 августа 1907 г. в Санкт-Петербурге Извольский и Никольсон подписали договоренности по Тибету и Персии вместе с конвенцией по Афганистану. Каждый из трех документов включал пять статей, причем к соглашению по Тибету было сделано приложение, которое зафиксировало условия и сроки окончательной эвакуации британских экспедиционных сил из долины Чумби. Последовавший обмен ратификационными грамотами состоялся 25 сентября того же года[1213]. Существенно, что российская сторона настаивала на том, чтобы документы, относящиеся к Персии и Тибету, были названы не конвенции, а договоренности

(arrangements), принимая во внимание возможную негативную реакцию Тегерана и Пекина на результаты секретных переговоров России и Великобритании. Хотя Грей предпочитал более обязательную форму договора, он пошел навстречу Извольскому. В любом случае, общественность Европы, вслед за политиками и журналистами, объединила все три документа в один, назвав его англо-русской Конвенцией 1907 г.[1214]