Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Соответственно, переговорный процесс, занявший четырнадцать месяцев, прошел два основных этапа: с июня по ноябрь 1906 г. и с марта по август 1907 г. Наименьшее количество времени было потрачено на согласование первого из затронутых вопросов — тибетского[1194], а наибольшее — на обсуждение второго по очередности региона — афганского с временным перерывом, во время которого дебатировалась важная для России и Британии проблема раздела сфер влияния в Персии[1195]. Стоит также подчеркнуть, что общий благоприятный фон для переговорного процесса создали официальные контакты между Петербургом и Токио в январе 1906 г. с целью разграничить интересы на Дальнем Востоке и взаимодействие будущих участников Антанты на Альхессиракской конференции по Марокко весной того же года. Характерно, что Грей приветствовал развитие событий в этом направлении, подчеркнув в послании Никольсону: «Важно, чтобы наши переговоры (с русскими. — Е.С

.) корреспондировались с японскими (контактами. — Е.С.). Я настаивал перед Комурой (министром иностранных дел Японии. — Е.С.), чтобы они проходили теперь одновременно, хотя и отнюдь не в трехстороннем формате»[1196]. Кроме того, определенное воздействие на ход переговоров оказывали такие события, как подготовка держав ко Второй Гаагской конференции по разоружению в Европе, заключение англо-цинской конвенции по Тибету и подписание союзного франко-японского соглашения.

Формальный старт переговорному процессу дал Николай II после беседы с прибывшим в Россию Никольсоном. 7 июня 1906 г. состоялся первый обмен мнениями по широкому кругу вопросов между британским представителем и Извольским. Как известно, несмотря на большую значимость афганской проблемы, именно вопрос о Тибете стал, по выражению главы царского МИДа, «пробным камнем» в начальной фазе англо-русского диалога[1197]

. По информации посланника в Пекине Д.Д. Покотилова 18 июня 1906 г., «весь интерес, проявленный нами за последнее время к тибетским делам, и к судьбе Далай-ламы в частности, может быть оправдан лишь тем соображением, что положение, занятое нами в этом деле, дает нам возможность в благоприятную минуту и за подходящую компенсацию отказаться от дальнейшего вмешательства в тибетские дела, которые сами по себе едва ли когда-либо могли представлять для нас серьезное значение. весь вопрос сводится лишь к тому, насколько могут удовлетворить нас те компенсации, которые согласится представить нам Англия за нашу уступку в делах Тибета». Примечательно, что Николай II сделал на этом донесении пометку: «По-моему, соображения Покотилова правильны»[1198]. Таким образом, Петербург фактически отказался продолжать свои контакты с Далай-ламой XIII, лишив правителя Страны снегов надежды на материальную помощь России, хотя ее представители, встречавшиеся с Тубдэн Гьятцо, не уставали заверять тибетского лидера в симпатиях царя и его окружения[1199].

Совершенно иначе обстояло дело с афганской проблемой, превратившейся в настоящий барьер на пути выработки окончательного текста конвенции. Дело в том, что помимо неурегулированных разногласий между русскими и англичанами, требовалось принимать во внимание политические, военные и экономические интересы персидского шаха и афганского эмира[1200]

. В последнем случае Петербургу необходимо было помнить об англо-афганском договоре от 21 марта 1905 г., который, как отмечалось ранее, подтвердил все обязательства Хабибуллы-хана перед британской стороной. Впрочем, положительным моментом в связи с указанным договором для царской дипломатии являлось то, что устранялась опасность неспровоцированного нападения войск эмира на российские пограничные посты[1201].

Свои особенности имела и делимитация русской и британской сфер влияния в Персии. Там обе империи столкнулись с антимонархическими революционными выступлениями на протяжении 1906–1907 гг. и одновременно с настойчивым проникновением германских компаний в экономику страны[1202]. Исходя из стратегических соображений, англичане всерьез опасались укрепления германских позиций на фланге Суэцкого канала — главной водной артерией, связывавшей метрополию с Индией, тогда как русские делали все, что было в их силах, с целью, используя оценку Спринг-Райса, «остановить реализацию германской схемы строительства железных дорог вглубь Персии с востока»[1203]

. По сути, царское правительство добивалось превращения этого государства в «завуалированный протекторат России»[1204]. Однако выполнить этот план даже для северных провинций Персии представлялось совершенно невозможным без сотрудничества с Британией в политической и экономической сферах. Вот почему введение буферной зоны на территории персидского государства между провинциями на севере и юге, где преобладали соответственно российские и британские интересы, становилось жизненно необходимым, закладывая фундамент разрядки (detente) в отношениях двух держав[1205].