– Хорошо. Вы это видели неоднократно. У него всегда левый глаз больше правого?
– Или один или другой. А бывает, он является с закрытыми глазами вообще, будто дремлет, а сам, хитрый, всё время следит за мной. Когда он неожиданно поднимает веки и смотрит в упор, у меня от страха сжимается сердце.
– А как он выглядит с закрытыми глазами?
Он думал, что пациент опишет это словами, но тот взял карандаш и затушевал контуры глазниц, оставив на их месте огромные чёрные пятна:
– Пожалуй, вот так.
Захаров забрал рисунок, рассматривая его усевшись на диване и пытаясь представить, как что-то подобное появляется перед ним в черноте ночи, моргая поминутно и скаля зубы. Если он не выслушал очередную выдумку больного воображения, то такая функция сознания выглядела безусловной аномалией. Это действительно было пугающе неприятно, потому что объяснить подобное не представлялось возможным.
– Закройте глаза руками, – попросил он пациента, – прижмите ладони плотнее, чтобы не проникал свет.
Канетелин безропотно повиновался указанию врача.
– Что-нибудь видите?
– Сейчас нет.
– Это потому, что ваш мозг занят другими вещами: воспроизводит внешнюю обстановку, анализирует шумы, зрительные образы, мои слова. Но в моменты возбуждений, связанных с прошлыми воспоминаниями, естественнее всего по ночам, у вас открывается какая-то другая ячейка сознания, которая у большинства людей в основном заперта. Там хранятся обрывки ваших страхов, может быть, ещё с глубокого детства. Эта информация не призвана специально вас пугать, она просто мешает, она лишняя. У вас в голове нарушены пути обмена данными, что вполне, я полагаю, излечимо.
– Вы считаете?
– Почти не сомневаюсь. – Захаров приятно улыбнулся. – Я поразмышляю ещё о ваших беспокойствах, а пока советую вам больше отвлекаться, желательно с тем, чтобы получать положительные эмоции. Выходите смелее на людей, общайтесь. Составьте список ваших любимых фильмов, музыки – мы постараемся всё это вам предоставить. Не делайте того, что вас расстраивает. И главное, очень не хотелось бы, чтобы вы увлекались чем-то по своей работе – во всяком случае, пока. Повторный рецидив ваш организм может не перенести, не забывайте об этом…
В доме по прежнему царила тишина, стрелки часов сошлись на без четверти девять.
За окном доминировала зелень. Разнообразные оттенки её, от ярко изумрудного до приторно-хвойного, составляли тот великолепный пейзаж умиротворения, который был придуман кем-то, чтобы насытить жизнь спокойствием.
Захаров задумавшись откинул в кресле голову и с удивлением обнаружил теперь, что разглядывает блики на стекле. При желании и в этой мелькающей светотени можно было найти признаки злобного мира, его желание испоганить вам жизнь. Стоит только присмотреться на мельтешащие отблески лучей, будто утопающие в яростной схватке с невежеством, как сразу вспоминаются не безликие, а вполне живые оппоненты-враги, приносящие тот тягостный мрак разочарования, раздражения, безумной ненависти наконец, неуёмно копошащиеся всегда на ваших знаниях и строящие из себя больших носителей ума. Как всё это было знакомо. И не доходило только до безумия. Почему? Не хотелось тревожить близких? Не хотелось знать их снисходительного отношения или застолбить нехорошую о себе память? Порой вы видите такие же физиономии, но не в клинике, а по жизни. И чем отличается от вас этот бедный труженик науки, осмелившийся признать своё безумие? По сути он не безумец, а смельчак. Все мы великие творцы и столь же ярые гонители чужого великолепия. И в том, кто победит в данной схватке убеждений, повинна всего лишь малая толика характера, от которой зависит, в чём вы готовы переусердствовать.