– Нет. Если присмотреться внимательнее, то на фоне черноты вы всё же увидите отдельные пятна и разводы. Зеленоватые такие. При этом они находятся в постоянном движении. – Он уставился на доктора, надеясь на подтверждение своих слов.
– Пожалуй, да. Действительно. Но это всего лишь отображение на сетчатке неоднородностей жидкой среды, в которую погружён хрусталик. Они незаметны, когда он пропускает световые лучи.
– Возможно, так. Но почему эти искажения складываются у меня во вполне различимые портреты? Вы можете это объяснить?
– Такое происходит, когда вы закрываете глаза?
– Сейчас нет. И вообще днём нет. А вот в темноте не всегда сразу, но в глазах неожиданно проглядываются образы каких-то животных и людей, точнее, их физиономии, искажённые жуткими гримасами. Они долго не пропадают, и, когда я начинаю думать, что они смотрят на меня изнутри, мне становится страшно. Меня будто кто-то пытается напугать, но этот кто-то – я сам.
– Эти лица вам кого-нибудь напоминают?
– Они очень неприятные. Это не обрывки воспоминаний, я так не думаю. Скорее какие-то карикатуры, какие-то страшилки. Они являются, когда я бодрствую. Разве такое возможно?
– Ну, раз вы их видите, значит, возможно. – Захаров вдруг почувствовал, что его начали утомлять связанные с данным субъектом мистификации. – Но я ни за что не поверю, что вас пугают видения, которые никак не соотносятся с действительностью. – Он деловито уставился на Канетелина: – Они ведь для вас что-то значат?
Тот застрял в какой-то мучительной нерешительности, будто собирался поведать доктору свою самую сокровенную тайну. Потом сказал:
– За день до гибели Белевского, нашего бывшего сотрудника, я определённо видел его лицо. Он как-то зловеще улыбался. И с двумя другими было то же самое.
У него нервно дёрнулась щека. Похоже, он был обеспокоен тем, что и теперь останется со своими проблемами один на один.
– Возможно, не стоит обращать на это внимание… но сегодня ночью я видел самого себя.
Захаров задумался. Пациент смотрел на него вопрошающе, ожидая услышать слова понимания или хоть что-то, что в таких случаях говорят лечащие врачи, заманивая больного в спокойную гавань и бросая спасательный круг надежды. Как и все в подобных ситуациях, он ждал объяснений, дежурных, малоубедительных, но, безусловно, означающих, что врач знаком с его случаем болезни и, разумеется, знает, что делать и как быть, чтобы подобные рецидивы больше не повторялись и не привносили того тягчайшего ужаса безысходности, который охватывает нас, например, в минуты ожидания трагедии. Всё это читалось в глазах Канетелина, пока длилась молчаливая пауза, показавшаяся ему вечностью, однако Захаров её не замечал. Он вполне мог сносить такие взгляды и при этом думать о чём-то своём.
Наконец доктор медленно заговорил:
– Когда вы смотрите на сильно подсвеченные предметы, а потом резко закрываете глаза, на сетчатке остаётся световой слепок изображения. Он отчётливо виден первые доли секунд, поскольку нервные окончания глаза по инерции ещё подают сигналы в мозг, уже не получая подтверждение световой информации. В вашем же случае сигналы о сохранённом в памяти изображении, возможно, поступают из отделов мозга, который генерирует сны.
– А почему я вижу только странные маски?
Захаров и сам не очень верил в то, что говорил. Он просто рассуждал вслух, чтобы проникнуться реальной проблемой пациента.
– Так, – что-то решив для себя, продолжил он. – Давайте по порядку. Те физиономии, которые вы видели, они носили конкретный характер? В них было выражение, особые черты, детали, которые вы смогли бы описать?
– Да. Определённо да. Они были вполне естественны.
– Идите сюда, – Доктор взял Канетелина за руку, подвёл к столу и посадил в своё рабочее кресло. – Вот вам бумага и карандаш. Попробуйте нарисовать то, что является причиной ваших страхов. Точного сходства не требуется. Если вы отразите хотя бы одну или две особенности ваших ночных призраков, это может помочь нам в контроле за вашим состоянием.
– Вы считаете, что это плоды моего больного воображения?
– Ларий Капитонович, – Захаров состроил добродушную гримасу, – в философии, как вы знаете, есть направления, где вообще всё сущее считается плодами нашего воображения. Рисуйте и ни о чём не думайте. Я постараюсь вам не мешать.
Захаров подошёл к шкафу, где хранился архив дел на всех пациентов клиники. Выдвинув средний ящик, он вытащил папку-регистр с надписью «Канетелин Л. К.», плотно забитую всевозможными бумагами. В ней находились материалы по истории болезни: справки, отчёты, фотографии, распечатки записей, которые делали люди, наблюдавшие больного в различные периоды времени. Два листа с непонятными каракулями пациента были датированы одним из весенних дней четыре месяца назад, когда находившийся у них физик был ещё совершенно невменяемым. Тогда никто и не думал обращать на них внимание, Захаров сам прихватил их из палаты только потому, что записал на обороте чей-то телефон. Но сейчас, рассматривая их, он вдруг обнаружил в линиях вполне отчётливые контуры.