От общих мыслей он постоянно возвращался к Канетелину. Казалось, что произошедшее с физиком каким-то образом касается и его. Главным образом его задевали далеко не миролюбивые взгляды пациента, которыми тот ещё и сверх меры, похоже, бравировал, безотчётно пользуясь тем случаем, что в качестве психически больного находится под его прямым покровительством. «Теперь он выражает свои воззрения вполне определённо, и они ужасны», – думал академик, впервые столкнувшись с циничной ересью среди своих клиентов. Галлюциногенные возбуждения больного заботили его даже меньше, поскольку он не в полной мере осознавал, можно ли ему верить. Вполне допустимо, что тот пережил органический мозговой синдром и благополучно вернулся потом к нормальному взаимодействию с окружением. Уникальные случаи бывают в любой практике, это не такая уж и редкость. Но теперь уже на девяносто процентов ясно, что этот физик просто прикрывается статусом несостоятельной личности для каких-то своих целей, имитируя симптомы шизофрении с крайней охотой, даже в некоторой степени изобретательно. Такие вещи тоже случаются. Он сталкивался с этим не один раз. Человек воспроизводит несвойственный ему характер, будто играет роль, а иногда по инерции продолжает использовать привнесённые болезнью манеры, как бы желая в истинном свете увидеть отношение к себе окружающих как к несчастному. В Канетелине же его настораживала какая-то глубинная ложь. Все предъявляемые на её фоне симптомы выглядели нереальными. Если бы не патологическая ненависть к убогим, с скрупулёзной чёткостью обоснованная в его речах, Захаров отнёсся бы к нему как к заурядному сумасшедшему, переживающему не лучшие времена в своей жизни. Однако сознание Канетелина возрождалось, широченными шагами покрывая скорбные метры отчуждения. А с ним поднималась во весь свой угрожающий рост вскормленная махровыми залежами злоба.
Захаров встал и, подойдя к рабочему столу, вытащил из папки последний рисунок больного, который прихватил с собой из клиники. В кабинете не было зеркала. Он вышел в коридор и уставился на своё отражение в одной из зеркальных панелей в стене. Собственный вид его мало сейчас беспокоил. Утомлённый взгляд покрасневших от бессонницы глаз лишь подчёркивал то внутреннее напряжение, которое накопилось в нём последние дни и недели. Если по недостатку информации или знаний нет возможности качественно обдумывать поступки, принимаемые спорадически решения только усиливают тревогу. Наверное, она и характеризовала того, кого он сейчас видел перед собой.
Он показал зеркалу рисунок и состроил рожу, изобразив насколько смог звериный оскал. Нет, это никак не соответствовало карандашному наброску пациента – ни по общему виду, ни по силе эмоций, ни по темпераменту. Наверное, и во сне его трудно представить в виде коварного монстра, пугающего людей по ночам.
Скорее из привычки проверять все возникшие предположения, чем всерьёз помышляя найти элементы сходства своего лица с рисунком, он провёл такое сравнение, после чего вернулся в кабинет и набрал на телефоне номер Виталия:
– Виталий Евгеньевич, добрый день.
– Доброе утро.
– Для меня всё, что не ночь, это день. Вам удобно разговаривать?
– Да, конечно.
– Я вас не разбудил?
– Да нет, я уже давно встал. Последнее время что-то плохо спится.
– Представьте, у меня то же самое. Всё время думаю о Канетелине. Его психическое состояние с каждым днём усиливает моё беспокойство. Случай необычный, и я, признаться, никогда не испытывал подобных затруднений.
– Ну, я, наверное, вряд ли смогу вам чем-то помочь.
– Может, и смогли бы, не знаю.
– Вы о чём?
Доктор всё ещё держал в руке рисунок своего пациента:
– Неделю назад вы его видели. В таком состоянии больные остаются надолго, по крайней мере не на один год. Качественные улучшения, конечно, случаются, но редко, тем более с таким диагнозом, как у него… Так вот, по поводу известного вам пациента могу сказать, что он теперь абсолютно адекватен, здраво рассуждает и ведёт себя как нормальный человек. И я даже не знаю, когда это произошло.
– Вы серьёзно?
– Серьёзней некуда.
– Но разве такое бывает?
Захаров сам уже несколько раз спрашивал себя об этом.
– Предваряя ваш следующий вопрос, скажу сразу, что симуляция такого рода расстройств абсолютно исключена. Я уже проверял видеоматериалы по его истории болезни. Кроме того, я сам его наблюдал всё это время: у него действительно была тяжёлая форма шизофрении.
– В таком случае за него можно только порадоваться. И что вас тогда в нём беспокоит?
– Его мысли.
– Мысли?
– Я не знал его до этого, но сейчас он предстаёт крайне недоброжелательной личностью.
– По отношению к кому? Мне с трудом верится, что можно быть абсолютно злобным человеком по поводу всех на свете.
Захаров согласился с мнением Виталия.
– Об этом позже. Сейчас я хотел передать вам просьбу Канетелина. Собственно, поэтому я вам и звоню. Он желает с вами встретиться.