Бомба в голове

Интуитивно сложив два листа и посмотрев их на просвет, он увидел набросок физиономии, явно источающей агрессию, но направленную не напрямую на того, кто смотрит на рисунок, а куда-то в сторону, словно намекая на чьё-то ещё присутствие. Наброски показались теперь более чем уникальными. Они говорили о сохранявшейся в голове больного разумной составляющей, хотя в тот момент он представлял собой абсолютно недееспособного субъекта. Пусть он не думал о том, что рисует, но ведь смог же расчленить изображение на части, а потом, разнеся их и во времени, нанести отдельные составляющие на разные листы. Причём это были не просто две половинки, а переплетение линий, обретающих понятные очертания только при наложении друг на друга двух слоёв кальки. Сидя в углу кабинета, Захаров молча изучал изображения, периодически поглядывая на автора рисунков, относящегося теперь к заданию значительно сдержаннее, можно даже сказать ответственнее, чем раньше.

Канетелин начал рисовать не сразу. Он долго обдумывал просьбу доктора, вертя карандаш в руке и часто роняя его на стол. Теперь вполне резонно он боялся, что не сможет отразить свои ощущения, примеряясь, как правильнее провести линию, чтобы сразу наметить нужный контур. И всё же он больше вспоминал, чем не решался взяться за дело из-за недостатка умения. Было видно, как тяжело ему дались первые штрихи к портрету и как ладно пошёл процесс, когда он полностью определился с тем, каким будет искомый лик. Дальше уже сомнений не возникало – он лишь останавливался, чтобы сделать кое-какие правки, но в целом не прекращал занятие ни на минуту.

Однако нельзя сказать, что он работал с вдохновением. Скорее как робот, расчётливо двигающий механической конечностью и следящий только за точностью исполнения своих действий. Когда он уже решился что-нибудь изобразить, вдохновение прошло и сам процесс, похоже, не нёс для него никакого позитива. Это было странно и совершенно не соответствовало творческим началам личности. Казалось бы, от его рисунка должна быть явная польза делу. Он нащупал нужные контуры, что позволит ему более конкретно общаться с доктором, почувствовать удовлетворение от способности доводить свою иррациональность до уровня простых составляющих. Он открыл в себе умение быть нацеленным на исполнение желаний. Он не дал усомниться в резонности своих доводов, которые признаются таковыми, только если исходят от уважаемых спорщиков. Но когда Захаров подошёл, чтобы взглянуть на плоды его стараний, пациент не обнаружил никакого беспокойства по поводу того, сможет ли доктор что-то увидеть в его каракулях.

То, что он нарисовал, действительно было похоже на сказочное чудовище, хотя следовало признать, по части изобразительных искусств отменными способностями Канетелин не обладал. Но это было не важно. Главное – попытка сосредоточиться на проблеме, детализировать её, тогда, возможно, какие-то нюансы уже потеряют свою значимость. А выбивая подпорки из-под страхов, можно оставить их и без причины.

Контуры изображения были жирными. Вообще все линии рисунка Канетелин снабдил изрядной толщиной, отчего тот казался похожим на большую кляксу. Выделялись неправильной формы глазницы и широко раскрытый рот с тремя клыками. Этим создавалось впечатление оскала хищника, причём сугубо фантастической породы. Отходящие в стороны отростки с лопухами напоминали уши. Любые признаки носа, даже ноздрей у него отсутствовали. Захарова, безусловно, не интересовала точное соответствие образов на бумаге и в голове пациента. Он лишь пытался понять по манере рисования, насколько глубоки эмоции больного, как тот соотносит реальный мир со своим воображаемым, есть ли между этими мирами какие-то связующие нити.

– У этого чудовища довольно всклокоченная голова, – обозначил своё первое впечатление Захаров. – Оно похоже на то, что вы видели?

– Да. Примерно такое я и наблюдал несколько раз. Только тогда оно было подвижным, почти живым.

– Подвижным, это как?

Канетелин потряс в воздухе ладонью:

– Всё расплывалось… Не знаю. Словно масляные разводы по воде. Но морда эта так и стояла в глазах постоянно. Я тряхну головой – вроде исчезнет, а как закроешь глаза, снова возникает. И никуда не деться от этой твари, только если свет включить, помогает. А потом какая-то новая появляется. Их всего несколько приходит, и, по-моему, они возникают по очереди.

– Интересный случай.

Захаров вспомнил, что пациент во время исполнения задания пару раз смотрел на него, и вполне заинтересованно.

– Скажите, вы намеренно изобразили здесь маленькую родинку, такую же, как у меня на левой щеке? – Он указал пальцем на отдельное пятнышко в соответствующем месте рисунка.

Канетелин растерялся, улавливая в вопросе доктора определённые намёки, то ли не рассчитывая, что его могут заподозрить в лукавстве, то ли вообще не понимая, о чём идёт речь.

– Нет, оно ни о чём не говорит.

– Это случайность?

– Я нарисовал эту точку совершенно непроизвольно. Видимо, мне так показалось, когда я вспоминал тот жуткий образ.