Борьба за трон. Посланница короля-солнца

Это вызвало самый шумный взрыв хохота; доктор же ссылался на чарующее влияние местного характера, нравы восточных народов и авторитет своего учителя-поэта.

Благодаря такого рода приключениям Сюфер, не пробуждая недоверия, мало-помалу втёрся в дружбу к лицам, окружающим Фабра. Они тем менее подозревали Сюфера, что он вносил в свои сношения самую предупредительную сдержанность и всегда был готов сократиться и уединиться. Он сопровождал стражу, как паразит, платя за свой паёк песнями, и вскоре никто не обращал на него внимания, как будто он представлял часть поклажи.

Шесть недель спустя караван прибыл в долину Аракса, совсем близко к источнику Евфрата.

Иногда на Жана нападали минуты уныния, и, бродя под громадными дубами, он обменивался с Мари́ разговорами, в которых высказывал свою глубокую озабоченность.

— Дорогая Мари́, — говорил он, — не сожалеешь ли ты, что захотела меня сопровождать? На какую опасность, на какую крайность я тебя повёл? По правде, я не знаю, что я должен сделать: благодарить ли тебя за твою преданность или сожалеть, что ты отправилась со мною?

— Недобрый друг, — ответила Мари́, — зачем ты со мною так говоришь? Разве я достойна сожаления? Разве ты слышал когда-нибудь, чтобы я выражала жалобы? Напротив, опасность привлекает меня, и я обязана тебе этим новым ощущением. Но если бы даже это было так, то где могло быть мне лучше, как не возле тебя, и чем бы я стала без тебя? Я должна благодарить, что ты позволил мне следовать за тобою.

— Будущее так мрачно, что я дрожу за тебя, — сказал Жан. — Я повсюду вижу врагов: Ферриоля, турок, соединившихся против нас иезуитов и миссионеров — столько людей, которым выгодно моё исчезновение. Тропинка честолюбия усеяна силками.

— Какой ужас! — сказала Мари́, смеясь. — отгони эти мрачные мысли, вместо того чтобы попусту предаваться отчаянию.

И она протянула ему над поводьем лошади свою руку в перчатке, которую Жан поцеловал, сказав:

— Хотелось бы мне менее опасаться, а между тем у меня мрачные предчувствия. Слишком много врагов окружает меня в этой незнакомой и вероломной стране. Я опасаюсь какой-нибудь ловушки и раздумываю, что станет с тобою, если со мной случится несчастье. У тебя останется два друга — в лице Жака и Альвейра, которые будут покровительствовать тебе при твоём возвращении назад, но вас будут ненавидеть за то, что вы были моими друзьями, и неизвестно, остановится ли преследование на мне.

Мари́ заплакала, и так как Жан извинился за свои зловещие предположения, то, овладев собою и гордо выпрямившись, она сказала:

— Нет, не извиняйся, надо всё предвидеть. Если случится несчастье, клянусь тебе, что, несмотря ни на что, твоя миссия будет исполнена, и твой сын и наследник один представит Великому Софи грамоты, вручённые его отцу королём.

Жан восторгался мужеством этой женщины, в которой опасность удесятерила силы. По-прежнему живая и весёлая, она сопротивлялась усталости и, казалось, черпала мужество в самих затруднениях.

Уже два дня они ехали горной местностью. Иногда им попадалось безводное плоскогорье, иногда они ехали под деревьями, то взбирались на вершины, откуда замечали на горизонте возвышавшиеся над всей этой лесной чащей громадные массы, высокие гребни Камбила и Капуджика, на противоположной же стороне — снега Алагоэца, а ближе ледники Арарата, в пять тысяч метров вышины.

Сюфер, выдававший себя за уроженца страны, сделался им необходим. Он доставлял им ценные справки о дороге, по которой предстояло ехать, что увеличивало доверие к нему.

Однажды Робэн неожиданно застал его сидящим под деревом и справлявшимся по такой подробной карте, какую непривычно было видеть в руках бродячего певца. Но, как говорил ещё Эней, когда услышал бряцание оружия в чреве Троянского коня: «кого Юпитер захочет погубить, у того отнимает ум», — с Робэном случилось именно так: он об этом не размыслил и нашёл совершенно естественным, что певец снабжён планами, как чиновник при посольстве.

В одно прекрасное утро караван расположился лагерем на крутых берегах Аракса, и Сюфер объявил стражникам, что покидает их. Он должен был следовать на север, в сторону Какирмана, чтобы оттуда достичь по другую сторону гор дороги в Нуху, тогда как они будут продолжать путь прямо на восток, по направлению к Эривани. Узнав об этом, Жан Фабр велел его позвать к себе.

— Ты нас покидаешь, певец? — спросил он. — Это очень досадно, так как твои указания нам были полезны, а твоё пение услаждало нас во время привалов. Скажи мне только: одна ли дорога ведёт в Персию и не подвергнемся ли мы опасности ошибиться на каком-нибудь раздвоении дорог?

— Господин, я охотно дал бы крюку, чтобы проводить вашу милость, если бы, приближаясь к родине, не испытывал вполне законного нетерпения поскорее обнять моих старых родителей. Я вас покидаю, оставив по крайней мере на хорошем пути. Это соединение двух долин — последнее раздвоение. Вы последуете по Араксу, не отступая от его берегов: Эривань находится на этой реке.

— Ну, так прощай! — сказал Жан. — Ты славный малый. Добрый тебе путь!