Борьба за трон. Посланница короля-солнца

Вдруг Жак остановился с удивлением, спрашивая себя, не игрушка ли он какой-нибудь галлюцинации. В толпе служителей, носивших блюда, он узнал Сюфера, добровольно преобразившего своё лицо, обрив его; кто-нибудь другой не узнал бы его в этой одежде, но у Жака слишком глубоко запечатлелось воспоминание об этих лживых глазах и скверном лице. Люди имеют свою особую личную наружность, от которой они не могут избавиться даже при переряживании. В их походке, главных замашках, осанке, в способе держать голову и плечи, в тысяче неуловимых подробностей есть род скрытого изображения, которое освобождается от вещественных элементов, подобно призракам Лукреция, и заставляет сразу узнавать близкого человека, потерянного из виду в продолжение долгих лет.

Жак знал, что имя личности, когда его произносишь, роковым образом заставляет вздрогнуть и обернуться того, кому оно принадлежит. Он громко позвал:

— Сюфер!

Раб не сплоховал. Жак пустил вперёд лошадь и коснулся хлыстом плеча шпиона, сделав ему знак приблизиться. Последний не выразил ни сопротивления, ни удивления. Он распростёрся, как слуга, которому господин делает честь, отдавая приказания, и выжидал.

— Встань, — закричал ему Жак, — комедия напрасна; я тебя узнал, Сюфер, лазутчик Мишеля!

Раб казался так естественно изумлённым и так простодушно и забавно озадаченным, что Жак не знал, как и думать. Этот человек стал произносить со страхом непонятные слова на народном персидском языке и, казалось, ничего не понимал. Взбешённый и раздражённый Жак ударил его хлыстом по лицу.

— По крайней мере, если это Сюфер, — думал Жак, — он получил, что заслуживает. Так как он только раб, то это не вызовет последствий.

Он задумчиво возвратился на дорогу, которая вела к беседке, чтобы как можно скорее рассказать о приключе-

нии Жану Фабру и склонить его к крайней осторожности, в каком бы положении ни было дело.

Когда он приближался, то услышал шум и был поражён оживлением, царствовавшим в зале. Он поспешил и увидел странное зрелище. Среди смущённой челяди, суетившихся слуг и бестолково кружившихся прислужников, с трудом пробив себе путь, он увидел Жана Фабра, растянувшегося на полу поперёк опрокинутых кувшинов, рассыпавшихся груд плодов и в беспорядке разбросанных медных блюд. Он лежал с бледным лицом, помутившимися, безжизненными глазами, с слипшимися на висках волосами и бледною кожей, лоснящейся от холодного пота, выступившего каплями на ноздрях; его губы побелели. Обезумевшая Мари́, с развевавшимися волосами, стояла пред ним на коленях и поддерживала ему голову одной рукой, тогда как другой она наливала на губы умирающего каплями козье молоко. Флориза лежала на полу в обмороке, расшнурованная на попечении служанок с золотыми покрывалами; Альвейр, удручённый, оживлённо разговаривал со старым ханом, который дрожал от страха и волнения при мысли, что подозрения могут пасть на него. Он защищался, сильно возражая, и опровергал обвинение, которого никто и не произносил. Присутствующие чиновники тотчас же образовали почётный караул; цепь солдат сдерживала толпу и охраняла площадку, где происходило печальное зрелище. В одном углу Лизон прикрывала своей шалью голову маленького Пьера, заливавшегося горячими слезами, призывая отца. Доктор Робэн давал одному офицеру распоряжение тотчас же доставить ему ящик с его инструментами.

На полу на скатертях, обшитых галунами, цветы, корзины с плодами и графины с сиропами ещё ожидали пред шёлковыми подушками приглашённых.

Лишь только Альвейр увидел Жака, как поспешил к нему навстречу.

— Скорее идите, Жак. Большое несчастье — вашего дядю отравили!..

Хан прибавил с сильным жестом, выражавшим страх, который запрещает персам произносить слово «смерть»:

— Он отдал вам часть своей жизни!

Жак побледнел и ответил сухим и ясным голосом:

— Я только что видел Сюфера; он здесь, переодетый кухонным слугой.

— Вот откуда нанесён удар, — сказал Альвейр.

И, не дождавшись подробностей, он быстро повернулся к драгоману, приказывая ему перевести калантеру (чину вроде префекта) просьбу немедленно закрыть и охранить все выходы парка.

Он объяснил, что виновный известен и находится переодетым в толпе слуг. Разговор длился долго; драгоман с трудом переводил фразы, которые, благодаря волнению и поспешности, не легко было разобрать.

Между тем Жак поспешил к телу своего дяди. Мари́, вся в слезах, объяснила ему происшедшую драму: едва они дошли до почётных мест, как старый хан пожелал оказать честь своим знатным гостям и, согласно персидскому обычаю, поднял свой кубок; слушая приветственные слова главы, каждый взял тот кубок, что стоял пред ним. Фабр ответил несколькими словами, которыми уверил эриванского хана в своём глубоком расположении; он обещал в будущем союз и дружбу Персии с Францией и поднёс кубок к губам; вдруг он выскользнул из его пальцев; по лицу Жака разлилась бледность, его зубы защёлкали, обнажив дёсны, и он упал среди сумятицы, произведённой испуганными гостями. По всем этим признакам они признали действие неумолимого яда, название которого переходило из уст в уста: