Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2008

У Федорова было истинное сознание того, что христианство должно освободить человека от власти демонов природы, которым был подавлен мир языческий, должно поднять человека. Через этот процесс освобождения от языческого страха перед духами природы и от власти природных стихий христианство, в конце концов, механизировало природу, и вторичным результатом этого процесса явилось научное естествознание и научная техника.

Интерес, вызываемый Федоровым сегодня, имеет уже самое отдаленное отношение к христианским темам. Этот интерес обостряется в ситуации сегодняшней радикальной биологической революции. Самое парадоксально, что безумные идеи Федорова о воскрешении предков находят сегодня некую косвенную верификацию в исследованиях и достижениях нынешней биологической науки. «Безумие» Федорова естественно видеть в его отказе от половой жизни, от секса, который и есть для Федорова источник человеческой смертности в дурной бесконечности биологического цикла. Нужно не рожать детей, а воскрешать родителей (притом почему-то только отцов, а не матерей). Федоров писал, что цель человечества в движении «от супружества и рождения к соединению в общей любви ко всем родителям… Прогресс брака состоит в постепенном уменьшении чувственной любви и в увеличении деятельности… должно наступить время, когда сознание и действие заменят рождение…

Но Федорова, в сущности, не интересует прогресс брака: настоящий прогресс в том и состоит, чтобы отказаться от брака. Вообще нужен не прогресс как некое бесконечное движение, а выход из истории на путях тотального преображения природы, то есть победы над смертью.

У Федорова есть статья о Всемирной выставке в Париже в 1889 году, которая продемонстрировала, пишет он, последний смысл современной цивилизации — служение нуждам и вкусам женщин, производству предметов роскоши, некий избирательный консюмеризм. Это работает на главную его мысль: если не будет брака в целях деторождения, то не нужно делать женщину центром цивилизации. Опять-таки всё сводится к тому, чтобы заменить секс воскрешением предков и для этого добиться полной власти над природой, тотальной ее регуляции.

В большевицкой России в первые годы такие мысли отнюдь не были чужды литературе, причем не только гениальному Платонову, но и вполне посредственному Федору Гладкову, у которого в романе «Цемент» передовая женотделка Даша отказывает в супружеском ложе Глебу Чумалову, которому только и остается, что восстанавливать цементный завод.

Но в современном контексте мысли Федорова уже и не кажутся совсем безумными. Секс, конечно, никто отменять не собирается, но явно наметилась глобальная тенденция отделения половой жизни от деторождения — с дух захватывающей перспективой клонирования.

В этом смысле Федорова можно назвать пророком. А пророкам и не требуется здравого смысла — им достаточно гения и безумия.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/438089.html

* * *

[Коан Россия] - [Радио Свобода © 2013]

На днях я обнаружил в русской библиотеке сборник Виктора Пелевина, недавний, 2005 года издания, названный по-английски Relics, что значит не только «старое» (сравни русское «реликт»), но и «редкое», чуть ли не благородно-антикварное, и с подзаголовком «Раннее и неизданное»; полагаю, не то что бы неизданное, но не бывавшее в сборниках. Заглянул в выходные данные — и порадовался: тираж — 50 тысяч экземпляров (в России сейчас низкопоклонно говорят «копий»: Америку ругают, а подражают по мелочи всему). Приятно, однако, что хорошие авторы дожили до хороших тиражей. Как бы там ни было, Пелевина читать всегда интересно, но в этой книге я обнаружил действительно нечто редкое — раннюю его эссеистику, судя по темам, середины 90-х годов.

Темы, однако, взяты такие, что устаревшими их не назовешь, как, впрочем, и новыми: это темы вечные. То есть русские, о России. В России настолько все остается по-старому, что никогда не устаревает. Русское время — время мифа, вечное настоящее. Все, что изменилось к тому времени, когда Пелевин выступил с этим эссе, — появилась возможность об этом вечном писать без цензуры, чем он и воспользовался.

Самым интересным текстом показался мне тот, что назван «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма». Интересно, что начинается он с полемики с моим коллегой Александром Генисом, с его эссе под названием «Совок» — той же середины 90-х, сочинение, напечатанное в главной тогдашней газете — Независимой. Пелевина побудили к спору такие слова Гениса: