Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2008

Если в ряд русских европейцев поставить Ленина (Владимир Ильич Ульянов, 1870—1924), то принципиальных возражений быть вроде бы не должно. Ленин был человек европейской выучки, адепт передовой тогдашней европейской теории (марксизма), обладавший набором психо-характеристик, самым что ни на есть европейским: он был человек великой энергии и активности. Уже взяв власть, став диктатором огромной полуазиатской страны, он не уставал повторять, что глубинная задача — вычистить российского Обломова, покончить с обломовщиной в русском человеке — с инерцией, безынициативностью, бесхарактерностью русских как их национальным качеством. Естественная антитеза Обломову — Штольц. Был ли Ленин потребным для России Штольцем — то есть деловым, разворотливым и способным к преуспеянию человеком? Ответ однозначен: категорическое нет, не был. Ленин оказался не строителем, а разрушителем. Коммунисты за 70 лет ничего не построили в России. Они сделали страну складом железа, оказавшегося, в конце концов, никому не нужным. Вместе с окончанием «холодной войны» отпала надобность во всех этих танках и бронетранспортерах, на изготовление которых была ориентирована так называемая тяжелая промышленность — гордость советской индустриализации. И тогда оказалось, что объем товарного производства России — страны огромной даже и вне бывших советских окраин — на уровне Бельгии и Дании (правда, вместе взятых, каковая комбинация еще унизительнее). Россия сейчас та же, что двести лет назад: аграрно-сырьевой придаток передовых стран. Только теперь даже и не аграрный — просто сырьевой, только что вместо традиционной пеньки — нефть.

Вообще есть ли смысл говорить сегодня о Ленине? Изменил ли он что-нибудь в стране? Дал ли какой-нибудь поучительный урок хотя бы и негативного характера? Изменил-то, как ясно теперь, к худшему, но, может быть, появилось что-нибудь в стране новое — такое, чего не бывало раньше и из чего придется теперь, хочешь — не хочешь, исходить? Да, вот такую перемену можно заметить: сначала просто констатировать ее, без оценки. Изменение радикальное: советские годы изменили характер русского человека. Обломова, пожалуй, больше и нет. Русский человек если и не стал сгустком энергии, то он перестал быть рыхлым, мягкотелым, уступчивым, вялым добряком — он стал злым. И таким сделал русских людей Ленин, сам бывший, прежде всего, злым, прежде всего ненавистником России.

Русский человек, собственно, никогда добряком и не был: представление о мужике как носителе христианских добродетелей и душевного братства — это миф, выдуманный русскими писателями из числа кающихся дворян и раскаявшихся каторжников. Но русский человек был, что называется, отходчив, не в его природе была методическая враждебность к окружающим, активная злая воля. Десятилетия ГУЛага и коммуналок его характер радикально изменили. «Квартирный вопрос», о котором принято изящно шутить, цитируя Воланда, — совсем не повод для шуток: это та же каторга. Вспомните Достоевского в «Мертвом доме» и первую его мысль: теперь я многие годы не буду один. А многие десятилетия не хотите? Родиться и помереть в коммуналке не желаете?

Ленинской революцией русские люди были оторваны от земли и расселены среди химкомбинатских труб и в городских трущобах, которые только через полстолетия стали превращаться в «хрущобы». Вместо лошадей и коров — трамвай, вместо травы — шлак (в лучшем случае асфальт). И все это в непосредственном, бок о бок соседстве «худых мужиков и злых баб» (Мандельштам). В такой ситуации человек не то что становится энергичным и ориентированным вертикально, но научается крутиться и хватать то, что плохо лежит. Приобретает сноровку зэка, гениально воспроизведенную Солженицыным в Иване Денисовиче.

Когда большевики только начинали кнутобойничать, западные доброхоты из левых с интересом следили за «русским экспериментом» и по любому случаю проводили параллель Ленина (потом и Сталина) с Петром I. Были в моде слова Маркса о Петре: он боролся с варварством варварскими методами. Только у Петра все-таки кое-что получилось, какой-то шаг на следующую эволюционную ступень Россия сделала и что-то от него осталось: хотя бы Петербург. Потому что Петр действовал не систематически, вне программы, брал то и это вне четкого порядка — то есть у него не было идеологического априори, заранее подчиняющего реальность такому-то проекту; он оставлял люфт, вариационные возможности. Поэтому он страну не загубил. Загубил ее Ленин, взявшийся строить тоталитарный социализм, так называемую диктатуру пролетариата в крестьянской стране.