Это была острая тогдашняя тема: как трактовать Зинаиду Гиппиус в некоем элементарном смысле? Бросая вызов публике, она и десять лет спустя после свадьбы с Мережковским появлялась на людях с косой — подчеркнутый признак девственности, косы носили только незамужние девушки. Тут действительно некая загадка: можно было бы по-нынешнему назвать Гиппиус бисексуальной, но и это трудно сделать, зная то, что она сообщила в своем так называемом «Интимном дневнике». Похоже, что она действительно осталась девственницей. Она и сама беспокоилась о своем, так сказать, половом самоопределении; прочитав нашумевшую в начале века книгу Отто Вейнингера «Пол и характер», где говорилось о природной бисексуальности человека, о смешанности, в той или иной степени, в любом человеке мужского и женского начал, она попыталась вступить в любовную связь с Дмитрием Философовым, спутником Мережковских, исходя из того, что он человек с явным преобладанием женского начала (он был попросту гомосексуалистом), а сама она обладает выраженно мужским характером. Естественно, из этого ничего не получилось; Гиппиус написала об этой неудаче рассказ в письмах. Гиппиус рассказывает в том дневнике и о других своих такого рода опытах, жертвой которых стали Аким Волынский, а позже Борис Савинков, так и не сумевший добиться от единомышленницы чего хотел — несмотря на очень серьезные усилия. Вообще же Зинаида Николаевна была женщина всячески продвинутая. Расставшись с косами, она сделала короткую стрижку — это в 1905 году, задолго до Коко Шанель! — и позировала Баксту в штанишках пажа, демонстрируя очень красивые ноги. Это стоило ангельских крылышек первоначальных дебютов.
При своем мужском уме, мужественном характере и полном самообладании (тем, что Берберова назвала «спокойствием»), Гиппиус отличалась весьма заметной невротической изломанностью, подчеркнутой, демонстративной и вызывающей рисовкой — один ее лорнет чего стоит. Она слишком много играла для того, чтобы считаться умиротворенной душой. Оба они — и Мережковский, и Гиппиус — свои собственные психологические проблемы пытались спроецировать на объективное культурное поле и представить эти персональные проблемы в качестве неких культурно-исторических антиномий. Еще раз послушаем Бердяева:
В атмосфере салона Мережковских было что-то сверхличное, разлитое в воздухе, какая-то нездоровая магия, которая бывает, вероятно, бывает в сектантской кружковщине… Мережковские всегда претендовали говорить от некоего «мы» и хотели вовлечь в этом «мы» людей, которые с ними близко соприкасались… Это они называли тайной трех. Так должна была сложиться новая церковь Святого Духа, в которой раскроется тайна плоти.
Единица — тайна личности, два — тайна другого, любви, три — тайна общественности: такова была цифровая мистика Мережковских.
Гиппиус еще раз сильно прошумела пьесой «Зеленое кольцо», поставленное накануне революции в Александринском театре. «Зеленое кольцо» — о ненужности любви, о необходимости пожертвовать полом во имя лучшей жизни. Тема пьесы — конфликт поколений. Вина отцов и матерей, чуждость их детям объясняется просто: взрослые не могут отказаться от половой жизни — источника всех бытийных несчастий. Будущее — светлое, но неопределенное — в отказе от пола, от тяжести и проклятия плотской жизни, в некоем мистическом развоплощении. И очень неожиданно в этой пьесе в Гиппиус — при всем ее модернизме — открывается русская шестидесятница из числа читателей «Что делать», поклонников Рахметова и фиктивных браков, что-то вроде пресловутой Веры Павловны.
Очень хорошо показала себя Гиппиус во время революции, которой она была едва ли не самой яростной противницей. Вообще судить о революции, о самом воздухе ее, о цвете и запахе надо не по воспоминаниям комиссаровых внуков, а по дневникам Гиппиус и мемуарным очеркам Ходасевича. Тогда она писала замечательные стихи, полные чеканных афоризмов: «И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, / Народ, не уважающий святынь!», или «О, петля Николая чище, / Чем пальцы серых обезьян!», или «Мы стали псами подзаборными, / Не уползти! Уже развел руками черными / Викжель пути». [
Нельзя сказать, что при жизни Гиппиус вызывала к себе любовь, скорее, наоборот. Но, думая о ней сейчас, понимаешь, как она обогатила русскую литературу и жизнь.